Леонид Млечин - Сумерки вождей

«Сталин, — вспоминал генерал Гоглидзе, — считал, что благодаря политической беспечности, близорукости и благодушию работников МГБ, граничащих с преступлением, не была своевременно разоблачена террористическая группа в Лечсанупре Кремля.

Когда Игнатьев слег, Сталин вызвал к себе Гоглидзе и Огольцова. На сей раз обрушился на них за то, что они отказались от применения против врагов за границей диверсий и террора:

— Прикрываясь гнилыми и вредными рассуждениями о якобы несовместимости с марксизмом-ленинизмом диверсий и террора против классовых врагов, вы скатились с позиции революционного марксизма-ленинизма на позиции буржуазного либерализма и пацифизма.

Сталин в тот же день назначил Гоглидзе первым заместителем министра и поручил ему руководить следствием по особо важным делам. Сергей Арсеньевич занимался арестами и допросами чекистов, вышедших из доверия, и врачами-убийцами. Он докладывал Сталину почти ежедневно.

На заседании президиума ЦК 1 декабря 1952 года вождь вновь завел речь о «неблагополучии» в ведомстве госбезопасности:

— Лень и разложение глубоко коснулись МГБ, у чекистов притупилась бдительность.

Требовал полностью перекроить аппарат.

«Обсуждение проекта реорганизации МГБ, — вспоминал Гоглидзе, — проходило в крайне острой, накаленной обстановке. На нас обрушились обвинения, носящие политический характер». Вождь не стеснялся в выражениях, обещал провести «всенародную чистку чекистов от вельмож, бездельников и перерожденцев».

Сталин выговаривал руководителям Министерства госбезопасности за то, что у них нет преданных делу по-настоящему революционных следователей, что следователи, работающие на Лубянке, − бонзы, паразиты, меньшевики, не проявляют никакого старания, довольствуются только признаниями арестованных.

4 декабря Сталин подписал разгромное постановление ЦК «О положении в МГБ и о вредительстве в лечебном деле», где говорилось, что многие работники госбезопасности «поражены идиотской болезнью благодушия и беспечности, проявили политическую близорукость перед лицом вредительской и шпионско-диверсионной работы врагов».

Вождь почти ежедневно интересовался ходом следствия по «делу врачей».

«Разговаривал товарищ Сталин, как правило, с большим раздражением, — вспоминал Гоглидзе, — бранил, угрожал, требовал арестованных бить: «Бить, бить, смертным боем бить».

Протоколы допросов в полном объеме сразу же пересылались вождю. Он не позволял их редактировать и сокращать. Сказал:

— Мы сами сумеем определить, что верно и что неверно, что важно и что не важно.

Следователи, напуганные сталинским гневом, хотели отличиться, старались, из кожи вон лезли. Арест следовал за арестом.

«Достаточно было какому-либо арестованному назвать нового врача, — вспоминал Гоглидзе, — как правило, следовало указание товарища Сталина его арестовать».

Сталина раздражало, что чекисты «проморгали», как он выразился, врагов внутри страны. 15 декабря на заседании им же назначенной комиссии по реорганизации ведомства госбезопасности никак не мог успокоиться. Пригрозил:

— Коммунистов, косо смотрящих на разведку, на работу ЧК, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец…

В январе 1953 года министр госбезопасности, подлечившись, вновь появился на Лубянке.

— Докладываю вам, товарищ Сталин, что после болезни я приступил к работе, — стараясь выглядеть браво и говорить по-военному четко, отрапортовал Игнатьев. — Мы сосредоточиваем все внимание и усилия на том, чтобы на основе честного выполнения решений ЦК и ваших указаний в короткий срок навести порядок в работе органов МГБ, покончить с благодушием, ротозейством, трусостью и укоренившейся среди многих работников привычкой жить былой славой.

С внешней стороны ближней дачи все оставалось по-прежнему. Колючая проволока, высокий двойной забор, между стенами забора деревянный настил, на котором дежурили часовые — в специальной мягкой обуви, чтобы не шуметь. Мышь не могла проскочить мимо них.

На внешнем обводе дачи установили фотореле, которые срабатывали при любом движении. В основном реагировали на зайцев. Люди к сталинской даче не приближались. По внутренней территории ходили патрули — настороженные офицеры управления охраны Министерства госбезопасности со служебными собаками, срывавшимися с цепи.

Зато внутри дома все переменилось.

Вождь неподвижно лежал на диване в большой столовой, куда его перенесли охранники. Диван отодвинули от стены, чтобы врачам было удобнее осматривать пациента. Дом наполнился людьми, которых здесь прежде никогда не видели.