5
Потребительская революция приходит в дом
Бруно Таут ненавидел суету. Один из главных архитекторов-модернистов в Веймарской республике, он разработал ставшие каноническими проекты социального жилья, примером которых является поселок «Подкова» в Берлине (1925–1933) – жилищный трехэтажный комплекс в виде подковы общей протяженностью 350 метров, окруженный несколькими сотнями садов. Главной задачей модернистов было построить новые, более добротные дома, чтобы люди становились лучше просто от того, что проживают в них. В квартирах в «Подкове» имелись отдельные ванные и кухни, что было революционным для того времени. Модернисты отдавали предпочтение плоским крышам, фасадам без прикрас, функциональной стали и стеклу. Однако убрать внешнюю вычурность зданий – лишь половина дела. Необходимо было реформировать и внутренний интерьер квартир. «Новое строительство» Таута, которое он в 1924 году посвятил «всем женщинам», объявляло настоящую войну вещам – «всем картинам, зеркалам, покрывалам и салфеточкам, занавескам на занавесках, подушкам на подушках, коврам, дверным коврикам, часам, фотографиям и сувенирам, демонстративно поставленным на полки, шкафчикам, заставленным всякими безделушками…» Пренебрежительное отношение образованной элиты к вкусу городских обывателей не было чем-то новым, однако в понимании Таута эта проблема была гораздо глубже. Людей поработил суеверный страх потерять свои драгоценные мелочи. Они больше не были королями в своих замках – они превратились в рабов вещей [552] Bruno Taut, Die neue Wohnung (Leipzig, 1924/1928: 5th rev. edn), цитата на с. 10–12, 59–60, перевод мой.
.
Подобная «тирания неодушевленного» постепенно разрушала семейную гармонию и прежде всего угнетала домохозяйку, считал Таут. Женщины – «истинные созидательницы дома и уюта» – превратились в рабынь, протирающих пыль. Освобождение женщины приравнивалось к освобождению от вещей. Вдохновение для призывов к простоте Таут черпал из нескольких источников. Во-первых, сама общественно-политическая обстановка в Веймарской республике тех лет располагала к таким заявлениям; во-вторых, Тауту нравились идеи Кристин Фредерик, американской сторонницы теорий эффективности домашнего хозяйства. Ее исследования показали, как много энергии домохозяйки могли бы сэкономить, если бы в их распоряжении имелась более рационально спланированная кухня. Но больше всего Таут восхищался Японией с ее простыми, чистыми линиями в интерьере; после того как в 1933 году к власти пришел Гитлер, еврей Таут эмигрировал в Такасаки. Немецкие дома должны больше походить на японские, считал Таут. Сувениры, кисточки и бахрома, поделки детей – все это должно исчезнуть вместе с ненужными стульями и «дешевым барахлом из универмага». Таута не особенно волновало, какому стилю принадлежали вещи, которые он критиковал, – ар-нуво или бидермейер. Его больше всего возмущал сам культ «ансамбля», бесконечное нагромождение объектов, даже не сочетающихся друг с другом. Встроенные шкафы и прочая функциональная мебель должны прийти им на смену и позаботиться таким образом о физическом и душевном здоровье домохозяйки. И людей необходимо отучать от фальшивой привязанности ко всем этим бесполезным мелочам и учить естественному отношению к окружающим их предметам культуры. «Чистота разума», писал он, так же важна, как и чистота тела. Европейцам следует брать пример с японцев и хранить свои картины и безделушки под замком в сундуке, доставая их оттуда лишь тогда, когда захочется ими полюбоваться. Однако в отличие от своих коллег-модернистов Таут не был абсолютным функционалистом. Он допускал сочетания ярких цветов: в поселке «Подкова», к примеру, входные двери были покрашены в желтый, красный или зеленый цвет, правда, стены в таком случае лишались всяческих украшений, даже украшения цветом.
Революционная программа Таута по строительству жилья имела особое значение для Веймарской Германии, где желание построить демократию политизировало архитектуру и дизайн [553] Barbara Miller Lane, Architecture and Politics in Germany, 1918—45 (Cambridge, MA, 1968); о Тауте как об архитекторе см.: Erich Weitz, Weimar Germany (Princeton, NJ, 2007), 169—83.
. Тем не менее пересмотр отношения к дому как к пространству потребления происходил по всей Европе, а также в США и Японии. Если в конце XIX века страхи (и надежды) в отношении потребления касались прежде всего города и общественной жизни, то в первой половине XX века фокус сместился на частную сферу. Внутри домов европейской элиты и среднего класса отделение частной зоны от общественной началось еще в XVII–XVIII веках, в связи с чем возникли идеи о разделении пространства на мужскую и женскую территории. Вместе с расширением частной зоны возникла новая культура комфорта: сначала появились кресла, чуть позже диваны. На заре XX века эти тенденции, существовавшие на протяжении уже нескольких столетий, приобрели новое значение. Индустриализация резко ускорила отделение оплачиваемого труда от дома и превращение последнего в основную сферу потребления – материальный рай, царство домохозяйки, мечтающей о покупках, новых технологиях и развлечениях.
Читать дальше