Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

Какие же выводы надо сделать, анализируя вопросы доктора? Аиртон умен, впрочем, в его уме мандарин никогда не сомневался. Очень хорошо информирован, но до чего же наивен! Иноземцы с их знаниями, их удивительной практичностью порой абсолютно не способны ухватить суть. Они словно умные детишки, которых в первый раз привели на праздник фонариков. Радостно кричат, разгадав загадку, таящуюся в стихотворении, не подозревая, что стихотворение многозначно и несет в себе несколько слоев смысловой нагрузки. На что доктор намекал, когда завел разговор о Железном Ване и тайных обществах? И намекал ли он на что-нибудь вообще? Может, он подозревает мандарина в связях с тайными обществами? Мандарин поймал себя на том, что не может с уверенностью ответить на эти вопросы. До чего же удивительная черта иностранцев — они говорят только о том, что лежит на самой поверхности. Сколько недоумения эта черта вызывает у его соотечественников, причиной скольких недоразумений она уже стала! Если он начнет искать подтекст в словах варвара, то вскоре запутается в сетях собственного воображения. Доктор, несомненно, слышал кое-какие слухи, их немало, а нужно, чтобы стало еще больше. Слухи могут не только навести на путь, ведущий к истине, они могут и увести с этого пути. Совершенно очевидно, Аиртон не знает о деятельности патриотических обществ. Ему не под силу услышать, как древесные черви точат стены и крыши дворцов, как копошатся личинки в кучах навоза у крестьянских лачуг. Он не знает, что скоро Небесный Мандат попадет в руки новой династии. Иноземцы могут обрести власть над материей, но им никогда не суждено до конца понять Китай. Мандарин решил, что надо быть бдительней. Варвар ухватился за важные ниточки, а это опасно, пусть даже иноземцу не под силу узреть свитый из этих ниточек узор.

Он рассказал доктору, что видел пожар Летнего дворца. Излишняя откровенность? Пожалуй, нет. Доктор воспримет его слова как знак доверия, которое он вроде бы очень ценит. И все же он был искренен, когда поведал доктору о глубине своего потрясения могуществом Запада. Он вспомнил тот день, когда его отряд бросился в самоубийственную атаку на французские позиции. Перед его взором снова предстали реющие знамена, начищенные доспехи, лучи солнца, играющие на тысячах копий в руках воинов непобедимой армии. Та битва была для него уже не первой. За несколько лет до того сражения он с генералом Цзэн Гофанем и «хунаньскими молодцами» получил в награду бунчук за победы в боях с тайпинами. Однако в тот день он впервые сошелся лицом к лицу с заморскими варварами. Мандарину показалось, что он вновь вдыхает пыль северной равнины, чувствует, как пахнет лошадьми, а ноздри щекочет сладковатый запах пота и страха. Враг окопался у реки. Галопом должен был промчаться его отряд по истоптанным просяным полям. Его лошадь с беспокойством переступала с ноги на ногу, позвякивая сбруей, а солдаты ждали приказа. Он был уверен: скоро все будет кончено — и оказался прав. Сейчас казалось, что сражение длилось всего лишь мгновение, с тех пор навсегда запечатленное в вечности. Он уже не мог воскресить в памяти звуки боя, хотя в тот день наверняка стоял оглушительный грохот пушек и ружей. Он не мог даже вспомнить, как тронулся с места, не говоря уже о том, как пустил лошадь в галоп, как она пала, сраженная градом пуль. Зато он ясно помнил, как стоял, не в силах двинуться с места, а вокруг гибла китайская армия: лошади вставали на дыбы, всадники падали, гремели взрывы, разбрасывая комья земли и куски человеческих тел. После боя его охватило ликование — он пережил сражение, ставшее поворотной точкой в судьбе его страны. Назад дороги не было.

Он убил одного из вражеских солдат, грабивших дом, в котором он прятался. Он не питал к нему вражды. Солдаты противника были обычными людьми. Одетый в военную форму парнишка, которого он прикончил, умирал долго, стеная и булькая кровью, лившейся из перерезанного горла. Мандарин забрал его ружье и патроны, восхищаясь красотой и убийственной мощью оружия, которое сжимал в руках. Его не охватил гнев, когда, спрятавшись в кустарнике, он наблюдал, как полыхает императорский дворец. Зрелище только усилило испытываемую им эйфорию. Династия утратила Небесный Мандат, власть перешла к другим, и мандарин понял, что хочет приобщиться к этой власти.

За тяжелые послевоенные годы воспоминания поблекли, но не истерлись окончательно. Он продолжил службу в армии, держась военачальника Ли Хунчжана, быстро набиравшего силу. Он принимал участие в походах против тайпинов и прочих бунтовщиков. Именно по настоянию генерала Ли он держал экзамен на чин. Он доказал, что может быть дельным судьей, эффективно выполнять грязную работу по поручению военачальника, который впоследствии решил посвятить себя карьере политика при императорском дворе. Знакомство с Ли Хунчжаном пошло на пользу. Теперь мандарин был единовластным правителем города и целого округа. Он был богат, его боялись. К его величайшему удивлению, цинская династия продолжала оставаться у власти. Он понимал, падение Цин — вопрос времени, знал, что династия утратила Небесный Мандат в тот день, когда враг рассеял ее рать на равнине Чжили. Иноземцы лишь ускорят падение династии. Они будут подминать под себя все новые и новые области, но им никогда не править Серединным государством. А он, вооруженный знаниями иноземцев, приложит все усилия, чтобы извлечь выгоду из падения цинской династии. Когда династия рушится, неизбежно наступает анархия, но он выживет, потому что в его руках власть.