Оперировал в прифронтовом лазарете. Начался артобстрел. Недалеко от палатки-операционной упал снаряд, и взрывной волной здорово качнуло хлипкое брезентовое сооружение. Стойка с газовым фонарем начала заваливаться на операционный стол, прямо на раненого. Климент, рефлекторно возможно, закрыл взрезанное тело солдата ладонями в перекрест, одна над другой. Стойка рухнула ему на руки, на правую, ту, что была сверху. Сломаны несколько маленьких косточек запястья и среднего пальца, повреждены сухожилия.
Казалось бы, ерунда. Любой на фронте мог бы только мечтать о таком ранении. Как в стихах Копыткина: «…Что я в руку был ранен безвредно, поправляюсь и буду здоров…»
Любой, но только не Климент. Для него это ранение фатально.
Нарушена двигательная способность пальцев, и восстановить ее вряд ли удастся полностью. Ложку, вилку, столовый нож он держать сможет легко. А вот скальпель нет.
Он никогда больше не будет оперировать.
Климент страшно переживает это.
– Я умер, понимаешь, Сей, умер как хирург. Меня больше нет. Лучше бы мне ногу оторвало. Я б на протез встал. А так…
Сколько я ни пытался убедить его, что он может найти себе новое применение, врачи в городе очень нужны, иди в любую больницу, в санитарный комитет, или какое там у нас ведомство занимается медицинским обеспечением фронтов и госпиталей, да хоть преподавать в его же родную Военно-медицинскую академию, ничего не получалось.
– Нет, Сей, ты не понимаешь. Я хирург. Я не умею быть другим врачом. Я ничего не понимаю в инфекционных болезнях, а заниматься частной практикой, всеми этими страдающими мигренями томными барыньками и апоплексическими разожравшимися фон-баронами не хочу.
В общем, несколько по-детски: этого не умею, а этого не хочу. Ну, ничего. Ему надо свыкнуться со своей потерей. А потом будет искать себя снова. Я уверен. Мой брат – не слабак и не слюнтяй. Он справится. Надо только подождать. Главное, он здесь. Больше не будет у нас бесконечного тревожного ожидания писем. Больше не будет этой мертвой тишины в его доме.
Несмотря на то, что Климент хмур, замкнут и печален, мы счастливы. Елена вьется вокруг мужа заботливой матерью, исполняет все его желания, даже те, что он еще и высказать не успел. Как вокруг больного ребенка. Дети стараются каждую свою свободную минутку провести с отцом. Маленький Ефимка не слезает у него с колен, дергает за отросшие усы, спрашивает, что папа привез ему с войны, требует настоящую военную трубу, чтобы трубить в атаку.
Мне кажется, вся эта круговерть несколько тяготит брата, он улыбается, разговаривает, но сам он не здесь, не с нами. Глаза потусторонние. Поглаживает иной раз, не замечая, висящую на перевязи руку, сжимает и разжимает пальцы, морщится. Пусть терпит. Эта семейная возня рано или поздно вернет его в наш мир.
* * *
– Помилуйте, дражайший цаннид хамбо Агван, весь этот ваш «Падмакатан» [16] «Описание жизни тибетского Драгоценного Учителя Падмасамбхавы, второго после Будды».
– сплошная мистика, причем мистика примитивная. Волхование какое-то. А чудеса обычно – это или ловкий фокус, подтасовка или…
– Это у ваших длинноволосых в церкви – фокусы, а у нас, как вы сами заметили, – «или». Почему вы, уважаемый Евсей Дорофеевич, так слепы. Вы верите только в то, что можете увидеть, пощупать, попробовать на зубок. Только в чугунный столб, который неудачно выскочил вам навстречу и тюкнул в лоб.
Я снова в гостях у господина Лобсана, и мы спорим о природе чуда. На этот раз не в той комнатке в дацане, где обычно пьется прекрасный зеленый чай после хурала, а в собственном доме настоятеля. Дом опустел. Почти все монахи покинули его. Нынче здесь осталось, кроме самого ширээтэ-ламы, всего пятеро – три ламы да пара учеников-хувараков, мальчишек на побегушках. Господин настоятель мрачен последнее время.
Типографию пришлось закрыть за недостатком средств. Оставшиеся в дацане ламы в скором времени собираются уезжать в Бурятию. Да и вообще, буддистов в городе почти не осталось, и раньше-то их было около двухсот человек, а нынче – бог весть. В дацан почти никто уже не заходит, и службы теперь идут далеко не каждый день.
Скоро Лхабаб Дуйсэн [17] Лхабаб Дуйсэн – праздник в честь земного воплощения Будды Шакьямуни. До этого момента он проповедовал Учение бодхисаттвам на 4-ом небе в Саду Радости, в духовном царстве Тушита. Отмечается на 22-ой день 9-го лунного месяца, в октябре-ноябре.
, один из главных буддийских праздников. Еще бы! Снисхождение на Землю последнего Будды. Празднуют его чуть ли не месяц, с церемониями и зажжением огней. А тут и хурал отслужить толком некому.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу