Эванжелин О'Нет - Зови меня Амариллис [СИ]

Вокруг сияли заманчивые витрины, в уличных кафе смеялись и звенели бокалами прекрасные нарядные дамы и кавалеры, а уж афиши синематографа!.. О, какой это был соблазн! Приходилось спешить, а как хотелось задержаться и все это рассмотреть! Уговорить тетку пойти в синематограф удавалось так редко! К тому же тетка по дороге все время одергивала Дениз и скрипела, но зато как интересны были фильмы! Какая в них разворачивалась необычайная жизнь! И Дениз все-таки иногда засматривалась на афиши с портретами блистательных кинозвезд: уморительного Андре Дида, красавца Вильяма Батлера. И как-то раз…

Она зачиталась анонсом на афише синематографа «Иллюзион», как вдруг глубокий бархатный баритон негромко произнес ей в самое ухо:

— Прекрасная мадмуазель интересуется синема?

Дениз обернулась, почувствовав волну чего-то горячего и сладкого в области ключиц. Возле нее стоял хорошо одетый мужчина. Он был не молод, скорее даже стар — лет, наверное, тридцати, но одет в безукоризненный серый костюм, подтянут и не по возрасту строен. Галстук был пришпилен к белоснежной рубахе брильянтовой булавкой, на пальце — перстень с печаткой. Словом, несомненно принадлежал к наивысшему свету.

Дениз сделала неприступный вид и собралась развернуться и уйти, но джентльмен продолжил:

— Вы не должны думать дурного, уважаемая мадмуазель. Разве я похож на вульгарного уличного жиголо? Отнюдь, позвольте вас заверить в совершеннейшем почтении. Дело в том, что я — режиссер синематографа, и меня, естественно, интересует мнение столь культурной и серьезной девушки об этом искусстве.

…Режиссер! У Дениз прямо-таки дыхание в груди остановилось. Человек из этого прекрасного и недоступного мира! И такой обходительный, сдержанный! Однако она все-таки взяла себя в руки.

— Мы незнакомы, мсье. Не подобает мне вступать с вами в разговор! — и она поспешила прочь от афиш, внутри у нее все дрожало от смущения.

— Позвольте представиться: Аристид де Шато-Икем, режиссер парижской киностудии «Патэ». Приехал сюда выбрать место для съемок в вашем прекраснейшем городе, а возможно, и исполнительницу главной роли.

— Прощайте! — еле выговорила Дениз, и пустилась наутек, едва не потеряв корзинку с пелериной и капором.

…Всю эту неделю она была необычно рассеянна, получила массу дурных отметок и еле дождалась субботы. В голове у нее творился сумбур, описать который бессильно любое перо, но который хорошо памятен всем, кто не забыл еще период смятения чувств, называемый юностью.

В следующие воскресенья она причесывалась особенно искусно, тщательно прикрыв от тетки произведение своих рук ненавистным капором, и неслась к мсье Клоделю, как будто за ней гнались. Быстро спихнув товар, она выбегала из «Паризьенн», в соседней парадной приводила себя в человеческий вид (прятала капор и подкалывала юбку) и медленно направлялась домой. Мсье Аристид неизменно ждал ее у «Иллюзиона». Он уже вызнал у нее имя, и уговорил даже угоститься оранжадом в кафе, а затем немного провожал по бульвару. Не надо быть такой чопорной провинциалкой, юной девушке это совсем не идет, это даже смешно!

Смешной Дениз никак не хотелось быть. Разве недостаточно этого шерстяного платья? Тем более что мсье Аристид вел себя безупречно вежливо и благородно. Каждый раз он небрежно рассказывал какой-нибудь эпизод из жизни кинозвезд, называя имена, от которых билось ее сердце. А в один прекрасный вечер сказал, что у нее есть данные, она могла бы тоже попробовать себя в синема!

— Но моя тетя… Она никогда не согласится… — пролепетала Дениз.

— Тетя — это не мать, дорогая Дениз. Да и что может понимать старушка в киносъемках? Ведь глупо упускать такой шанс для себя и лишать искусство новой звезды из-за замшелой старой тетки! Впрочем, я вас не тороплю. Вы можете подумать. Хотя… желающих девушек сотни, даже тысячи… Роли могут быть набраны, и кто знает, когда еще подвернется случай, и подвернется ли…

У Дениз вообще все смешалось, перед глазами крутились вечерние огни, афиши, рекламы… Она не была совсем уж наивной и видела, что Аристид поглядывает на нее «особенным» взглядом, что глаза его темнеют, пробегая по юной груди или маленькой ножке. Да и он не был ей неприятен, такой благородный и сдержанный, такой непохожий на местных развязных юнцов! Ах, как это было и страшно, и заманчиво! разве не мечтала она о мире Высоких Страстей и Чувств? Как хотелось поддаться искушению, и все же она не решалась.