Катя Федорова - О том, что есть в Греции

– Как ты думаешь, зачем древние придумали венки? – спрашивает он, отклоняясь от оси «игрек» примерно на 30 градусов. – От похмелья! Чтобы голова не болела, ее надо перевязывать, вот они и ходили в венках все время!

– Вуаля! – кричит пакистанец Эраст, торгующий овощами. – Вуаля брокколи по одному евро!

– Как дела? – озабоченно спрашивает Эраста пожилая дама (черты ее лица не разобрать, потерялись в лабиринте морщин). – Как дети?

Эраст широко раскидывает руки и благодарно смотрит в небо.

– У меня нет детей!

Дама не отступает:

– А коты… коты у тебя есть?

– Нет!

– А собачка? – в голосе дамы дотлевает последняя надежда.

– И собачки нет.

– Значит, у тебя есть главное, что нужно человеку, – покой.

Судя по печальному лицу дамы, в ее жизни есть избыток всего, кроме главного.

Эраст кладет ей порей, редис, картошку. Петрушка в подарок. Но дама все равно немножечко грустит. Эраст пытается ее утешить:

– Погодите, вспомнил! У моего соседа есть собака. Вернее, даже несколько собак!

Сделав покупки, возвращаюсь назад. Прохожу мимо Прокопия. Амплитуда его колебаний значительно увеличилась. К раскачиваниям добавилась новая яркая дискурсивная деталь: активное дирижирование правой рукой с зажатой в ней сигаретой.

– Девушка, – обращается он к молоденькой покупательнице, одетой в модную в этом году зеленую куртку с капюшоном с розовой опушкой, которая делает ее похожей на цветущую опунцию. – Вернее, что я говорю? Какая ты девушка? Ты же кукла! Сколько тебе лет?

– Семнадцать, – отвечает «кукла».

– Дааа… прекрасный возраст. Не то что я. Пора под мрамор – помирать.

– Но зато у вас есть жизненный опыт, – безжалостно спокойно говорит девушка, принимая сардины у помощницы Прокопия Ирини.

– Э, опыт… да зачем он людям нужен? Только для того, чтобы не делать новых ошибок, а повторять старые!

Девушка пожимает плечами и уходит.

Прокопий затягивается потухшей сигаретой. Выбрасывает ее. И сообщает Ирини, которая стоит спиной к нему и чистит проданного лаврака:

– Насчет Бога не знаю, а бессмертие есть.

Ирини вопросительно оборачивается, держа в руках нож, блестящий от налипшей на него чешуи.

– Да! Юность – это бессмертие. Жалко только, что оно такое маленькое. И никто не успевает это вовремя понять.

Даже энергичное южное солнце иногда прокрастинирует. Не выходит. Тогда вместо прозрачного неба – обмякшие от влаги облака. На мраморных ступенях лестниц – испарина тумана.

В мясной таверне за соседними столиками две компании с собаками. Бультерьер и мопс. Непонятно, почему этих животных называют одним словом «собака» – настолько они разные.

У бультерьера какое-то невероятно белое, гладкое, ровное тело, напоминающее гигантское яйцо. Яйцо поставлено на мускулистые, укороченные, как у борца, ноги. С одной стороны к яйцу приделан подвижный загнутый хвост, с другой – приварена большая треугольная голова. Бультерьера придумал чувак с юмором: вместо глаз поставил рядом две черные точки, причем наискосок. Главные мимические инструменты – брови – вообще отсутствуют, поэтому неизвестно, что у бультерьера на уме. То ли сожрать тебя хочет, то ли в любви признаться. Как понять? Никак. Бровей-то нет, зеркала души тонированы.

Мопс – совсем другое дело. Ажитированный, как Сара Бернар в трагедии Расина. В малороссийских карих очах, в трагически воздетых к небу бровях – мильон терзаний, даже если ему в эту минуту весело. Душа Пьеро, по ошибке заключенная в тело Гаргантюа.

Бультерьер и его хозяева флегматично обедают. Люди вдумчиво едят мясо, смеются, бультерьер не сводит прицел с соседнего столика. Вкусно пахнет жаренной на углях свининой, беззаботно звенят ножи и вилки. Только паре с мопсом не по себе, аппетит испорчен.

– Зачем вообще ты его взял? – восклицает женщина.

– Ты же знаешь, Ион не любит быть дома один, Ион любит гулять.

– Гулять! – закатывает глаза женщина. – Вот именно, гулять! Пошли бы вместе в парк. В парк, а не в таверну!

– В парк он не захотел, – угрюмо отвечает мужчина и целует Иона в морщинистый сократовский лоб.

Две интеллигентные дамы пьют кофе, неглубоко затягиваются душистыми тонкими сигаретками. Одна говорит другой:

– Ему нравится Рэмбо, мне Артюр Рембо… Нет, все-таки у нас много общего…

На рынке завсегдатай, господин Орион, не признал Прокопия. Прокопий и правда сегодня на себя не похож: тихий, трезвый, лицом светел, вместо обычной заношенной футболки с символикой Эгейских авиалиний – чистая выглаженная рубашка.