Катя Федорова - О том, что есть в Греции

– У вас священникам не запрещено курить?

– А что они – не люди? – удивленный вопросом, поднимает плечи Никое. – У него сегодня аж две панихиды было. Во-первых, Констан-топулосы – хорошо еще, что вдвоем отчалили, и еще одна бабуля, старая Фильо. Утомился, понятно.

Едим на улице. Смотрим в ночное небо – архив человеческой мечты. Молочные капли звезд вскормили не одно поколение надежд. Где-то рядом нежным журчащим сопрано поет лягушка – греческий соловей.

Крупные жуки, закованные в зеленую броню, делают вираж и демонстративно, с громким стуком падают на спины. Мы пробуем поднимать, но реанимация бессильна: пришло их время, а на миру и смерть красна.

Стандартный греческий пленэр: пожилые оливковые деревья с растрескавшимися артритными стволами, красные и белые олеандры, размашистые сорные кусты розмарина по пояс.

– Все греки обязательно сажают оливки и виноград! – замечаю я.

– Но здесь больше ничего и не растет! – оправдывается Никое.

Обсуждаем погоду: на острове дуют сезонные ветры. Странное ощущение: от солнца жарко, от ветра холодно. Солнечные лучи и студеный воздух равномерно обжигают кожу. У августовского ветра красивое имя: мельтемья.

– А мы называем его просто «радость домохозяйки»: белье-то сохнет за пять минут! – замечает Аспасия.

– Паисий Святогорец учил здоровому питанию, – наставительно произносит папа Христос. Он захмелел, и ему хочется поговорить. – Нельзя мясо, кофе, алкоголь, жареное, жирное.

– А что он понимал в еде? Он ведь монах, – удивляется Никое, ворочая ребрышки на огне.

– Он не просто монах, он аскет!

– Ну вот!

– Аскет лучше всех разбирается в наслаждении! Потому что он не гонится за ним.

Время замедляется, сгущается в длинные фиолетовые тени под кипарисами, коротится в концентрических кругах перламутровой изнанки раковин, которыми Аспасия украсила столы. Хронос, который неразборчиво, как хомяк, пожирал своих детей, давно мертв.

А папа Христос шумно хрустит горячими, пахнущими сладким жирным дымом ягнячьими косточками.

– Я же не святогорец, – сокрушенно качает он головой, подбавляя в стакан пиво. – Плохо понимаю в наслаждении. Ем что попало. Ем как грешник – руками. А что – всем, что ли, в рай? Мне не нужен рай! Мне и в Греции хорошо.

Разговариваем с другом. Я размышляю вслух:

– Вот вы, греки. У вас много так называемых «настоящих мужчин». Отлично водите машину, мотоцикл. Ныряете, как дельфины. Накачаны, начитаны. На весь мир прославились виртуозным средиземноморским сексом. Печетесь о балансе эмоций и интеллекта, как старородица о первом ребенке. По русским меркам – практически не пьете. Умеете поддержать беседу и танцевать. Но почему, почему среди вас так много холостяков? Как вам удается сохранить свободу? Как получается, что вы не женитесь?

Друг помялся. Посмотрел на потолок, вздохнул.

– Ну так… Мама не разрешает!

Два грека из Афин расхваливают свои районы. Прямо не на жизнь, а на смерть. Перебрали все возможные критерии: транспортная доступность, таверны, расторопность районной администрации, порядок сбора мусора, тишину, безопасность… То один кроет, то другой. Никто не может одолеть. Истощив прозу, развернулись к поэзии.

– А какие у нас красивые названия улиц! Улицы Сократа, Эола, Эврипида…

– Пф! Ну и что! Зато в нашем районе есть тупик Александра Македонского!

Окружающий мир формально тождественен для всех. Мы видим одни и те же деревья, одно и то же небо. Монтаж земли давно закончен. Набор свойств, присущих предметам, конечен. Но когда начинаешь учить иностранный язык, обнаруживаются неочевидные качества вещей. То, что важно для русского, грек даже не замечает. И наоборот. Так человеческое слово ежедневно переверстывает мир.

Продавцы на рынке оглушают распетой колоратурой:

– Берите груши! Самые лучшие, стальные груши! Свекла – майская! Черешня – хрустящая, на зубок! Абрикосы коринфские – мед, мед, мед! Клубника – только мелкая! Пробуйте огурцы! Пробуйте огурцы – чистый сахар!

– Исключительные помидоры! Не нужно покупать! На них можно просто смотреть!

У исключительных помидоров очередь. Продавец мечется: взвешивает, принимает деньги, дает сдачу, ведет диалоги, удерживает клиентов – кого взглядом, кого ласковым словом, кого тормозит властным жестом – так дирижер дает знак скрипкам. Мокрый, как переводчик-синхронист под конец смены.