Бернард Корнуэлл - Последнее королевство

– Вперед! – орал я.

– Уэссекс! – ревел Леофрик. – Уэссекс!

Он рубил топором, валя на землю датчан, уводя команду "Хеахенгеля" от кораблей.

Датчане отступали, пытаясь от нас спастись, и теперь мы выбирали себе жертвы.

Вздох Змея был безжалостным в тот день. Удар щитом, чтобы лишить врага равновесия, выпад клинком вперед и вниз, укол в горло – и к следующему врагу. Я загнал одного кричащего датчанина в тлеющие останки лагерного костра и убил его. Некоторые кинулись к уцелевшим кораблям, спуская их на воду, но Убба все еще не сдавался, он громогласно велел своим воинам построить новый клин и защищать корабли. Сила Уббы была так велика, а гнев так могуч, что новый клин построился.

Мы жестоко ударили в него, рубили мечами, топорами, метали копья, и снова вокруг не осталось свободного места, только толкающаяся, стонущая, дурно пахнущая толпа. Но на этот раз отступали датчане – шаг за шагом, – а присоединившиеся к нам люди Одды окружили врагов и теперь били по ним железом.

Но Убба держался, не давал своим рядам распасться, заставлял их оставаться под знаменем с вороном, и каждую лишнюю минуту, которую он сдерживал нас, очередной корабль отчаливал от берега. Все, чего теперь хотели датчане, – это спасти людей и корабли, дать возможность уйти хотя бы части армии, избавиться от напора щита и меча. Шесть датских кораблей уже выгребали в море Сэферн, остальные воины только грузились; я крикнул своим, что надо прорваться и перебить их, но места не было, только скользкая от крови земля и клинки, ударяющие по щитам. Мои воины напирали на клин врага, раненые выбирались из задних рядов...

И тут, с неистовым ревом, на нас обрушился Убба с огромным боевым топором. Я помнил, как он дрался в битве при Гевэске, когда исчез в гуще врагов только для того, чтобы уничтожать их. Его гигантский топор взметнулся, расчищая место, наши ряды отшатнулись, и датчане хлынули вслед за Уб-бой, который, кажется, вознамерился выиграть битву один, навеки оставив свое имя в северных легендах. Его охватило безумие битвы, все руны были забыты – Убба Лотброксон творил легенду о себе. Вот англичанин упал, сраженный его топором, Убба заревел, датчане шагнули за ним; теперь они угрожали прорвать наши ряды. Я пробился назад, туда, где стоял Убба, и окликнул его по имени, называя сыном козла и дерьмом. Он развернулся, дико сверкая глазами, и увидел меня.

– Ты, щенок! – прорычал он.

Люди передо мной отскочили, когда он сделал шаг вперед: его кольчуга была в крови, половина щита исчезла, на шлеме виднелись зазубрины, а лезвие топора покраснело.

– Вчера я видел, как упал ворон, – сказал я.

– Ты врешь, щенок!

Его топор описал дугу, я принял удар на щит, и мне показалось, что меня боднул бык. Он выдернул топор, а вместе с ним кусок дерева, теперь мой щит пропускал дневной свет.

– Ворон упал с неба! – повторил я.

– Ты – шлюхино отродье! – отозвался он, и его топор снова взметнулся, и снова я принял его на щит, после чего отступил назад. Дыра в щите стала больше.

– И, падая, ворон кричал твое имя.

– Английское дерьмо! – заорал он и взмахнул топором в третий раз.

Теперь я сделал шаг назад и попытался ударить его Вздохом Змея по руке с топором, но он был быстр, как змея, и вовремя отпрянул.

– Равн говорил, что я убью тебя, – сказал я. – Он предсказал это. Он заснул у ямы Одина, в крови, и видел, как упало знамя с вороном.

– Врешь! – крикнул он и пошел на меня, собираясь сбить на землю весом и грубой силой, но я встретил его щитом к щиту и выдержал натиск. Потом я взмахнул Вздохом Змея, но меч скользнул по шлему Уббы, и я отскочил за миг до того, как топор просвистел там, где только что были мои ноги. В следующий миг я кинулся вперед, попав ему точно в грудь концом меча, но в моем ударе не было силы, и кольчуга спасла его. Убба махнул топором снизу вверх, собираясь распороть меня от паха до шеи, но мой разбитый щит остановил топор. Мы оба отступили назад.

– Три брата, и только один уцелел, – проговорил я. – Передай от меня привет Ивару и Хальфдану. Скажи, что тебя послал к ним Утред Рагнарсон.

– Недоносок! – бросил он, снова шагнув вперед и занося топор в мощном боковом ударе, который должен был пробить мне грудь.

Но я был охвачен спокойствием битвы, страх ушел, вместо него осталась лишь радость. Я подставил щит под топор, ощутил, как тяжелое лезвие вошло в обломки дерева, и выпустил их – искореженная металлическая окантовка с кусками деревяшек осталась висеть на топоре Уббы... И тут я ударил его. Раз и другой. Я держал Вздох Змея двумя руками и бил изо всех сил, обретенных за долгие дни работы на веслах "Хеахенгеля". Я отшвырнул его назад, расколол его щит. Убба поднял топор, на котором так и висели остатки моего щита – и тут поскользнулся, наступив на склизкие кишки трупа. Его левая нога поехала в сторону, и, пока он пытался восстановить равновесие, я ткнул перед собой Вздохом Змея, и клинок пронзил кольчугу над сгибом локтя. Его рука с топором упала, силы оставили его. Вздох Змея рубанул его по губам. Я что-то кричал, на бороде Уббы была кровь, и он знал, знал, что умрет, знал, что увидит своих братьев в пиршественном зале. Но он не сдавался. Он видел приближение смерти, но боролся с ней, пытаясь снова ударить меня щитом, однако я был слишком быстр и полон вдохновения. Следующий удар пришелся Уббе в шею, он покачнулся, кровь лилась ему на плечо, просачивалась между звеньями кольчуги, а он глядел на меня, пытаясь встать прямо.