Бернард Корнуэлл - 4. Трафальгар стрелка Шарпа. 5. Добыча стрелка Шарпа (сборник)

— Они здесь всегда, — сказала Астрид, — только я ни разу не видела, чтобы кто-то что-то поймал.

Она протянула руку, указывая на север, где на горизонте показалось что-то вроде низкого грязно-зеленого облака. Нечто похожее Шарп видел в утро Трафальгара. Флот.

— Ваши друзья. Идут сюда.

— Жаль.

Молодая женщина опустилась на скамеечку.

— Вы так похожи на Нильса.

— Вам, должно быть, трудно.

Она кивнула:

— Нильс не вернулся. Мы не знаем, что случилось. Он был капитаном. Свой корабль назвал «Астрид». Возил сахар из Вест-Индии. Когда он не вернулся, я думала, что, может быть, корабль поставили на ремонт. А потом мы узнали, что он отплыл, а через несколько дней в том районе случился большой шторм. Мы ждали, но Нильс так и не вернулся. Я видела его каждый день. Любой незнакомец на улице казался мне Нильсом, а потом он оборачивался… — Говоря, Астрид смотрела на море, и Шарп подумал, что, может быть, она приходила сюда поначалу и искала здесь своего мужа. — Когда я увидела вас в нашем доме… Я была так счастлива.

— Извините, — пробормотал Шарп.

Он хорошо понимал Астрид, потому что после смерти Грейс видел ее в каждой темноволосой женщине. Он знал, как замирает сердце, знал, как за мгновением надежды приходит тупая боль разочарования.

Над бухтой с криками носились чайки.

— По-вашему, нам действительно грозит опасность? — спросила Астрид.

— Знаете, чем занимается ваш отец?

Она кивнула:

— Я помогала ему в последние годы. После смерти матери. Он переписывается, лейтенант, вот и все.

— С людьми в Европе и Британии.

— Да. — Она смотрела на далекие корабли. — Отец ведет дела по всей Балтике и с германскими государствами, так что у него много адресатов. Если французская артиллерийская колонна проходит через Магдебург, он узнает об этом в течение недели.

— И сообщает британцам?

— Да.

— Опасная работа.

— Не очень. У них свой секрет. Я потому и стала помогать отцу, что у него ослабло зрение. Ему присылают газеты. Французы пропускают газеты в Данию, особенно если газеты парижские и в них нет ничего, кроме восхвалений императору, но если открыть газету и приложить к окну, то можно увидеть сотни едва заметных точек. Отправитель отмечает булавкой нужные буквы, я их записываю, и получается сообщение. — Она пожала плечами. — Ничего опасного.

— Но теперь французы знают, чем он занимается. Им нужно знать, кто ему пишет, кто отсылает эти тайные сообщения. Они сделают все, чтобы ваш отец назвал им имена. Так что теперь это опасно.

Некоторое время Астрид молчала, глядя на бухту, по которой медленно ползла канонерка. Устье бухты перегораживал бон из связанных цепью бревен, но его оттащили в сторону, чтобы освободить проход. Ветер дул в лицо канонерке, поэтому парус свернули, а вся работа по выходу из устья свалилась на десяток гребцов, орудовавших длинными веслами. На корме корабля стояли два длинноствольных орудия. Похоже, двадцатичетырехфунтовики, подумал Шарп. Такие бьют далеко и сильно. У дальней пристани, где разгружали порох и ядра, стояло еще с десяток таких же канонерок.

— После ухода французов я думала, что опасность миновала… — Астрид вздохнула. — Что ж, по крайней мере будет не так скучно.

— А разве жизнь скучна?

Она улыбнулась:

— Я хожу в церковь, веду счета, присматриваю за отцом. По-вашему, это не скучно?

— Я тоже живу скучно, — признался Шарп, вспомнив свою работу на складе.

— Вы? — Она покачала головой, а в глазах ее вспыхнули веселые искорки. — Вы солдат! Вы лазаете по дымоходам и убиваете людей! Разве это не интересно?

Шарп пожал плечами. Гребцы, раздевшись по пояс, усердно налегали на весла, но канонерка все равно едва ползла. Движению ее мешало течение, но гребцы не сдавались, как будто именно от их усилий зависела победа над Британией.

— Мне тридцать. Я в армии уже четырнадцать лет. До нее я был ребенком. Никем.

— Так не бывает, — запротестовала Астрид.

— Я был никем! — сердито повторил Шарп. — Родился никем, рос никем и должен был стать никем. Но у меня обнаружился талант. Я умею убивать.

— Это нехорошо.

— Поэтому я стал солдатом и научился убивать или оставлять в живых. Я стал кем-то, офицером, но они все равно не признавали меня. Я не джентльмен, понимаете? Я не такой, как Лависсер. Он — джентльмен.

Шарп понимал, что в нем заговорила зависть и злость, и смутился. Надо же, совсем забыл, зачем пошел с ней. Он виновато отвернулся — люди прогуливались по эспланаде, и на них двоих, похоже, никто даже не смотрел. Не рыскали поблизости французы, не маячили Лависсер с Баркером.