Питер Акройд - Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

В число союзников входил курфюрст Георг Ганноверский, который, как и многие другие правители и военачальники, чувствовал, что правительство тори, отчаянно стремившееся к миру, предало его. Интересы Георга попросту проигнорировали. Было ясно, что Англия избавится от предполагаемых друзей, как только надобность в них отпадет. Так возник миф о «вероломном Альбионе». Впрочем, к несчастью для тори, Георг – наследник Ганноверского дома – имел все шансы стать следующим королем Англии. Как было Роберту Харли и другим политикам защититься от его гнева?

В последний год правления королевы чрезвычайно острым стал партийный вопрос. Голосовать вместе с тори за мир означало не признавать князя, который вскоре должен был занять трон. Голосовать вместе с вигами за продолжение войны означало проигнорировать волю народа. Нестабильность государственной политики усугублялась наличием Старого претендента. Многие полагали, что королева втайне благоволила единокровному брату Джеймсу Фрэнсису Эдуарду Стюарту, а не Ганноверской династии. Это могло быть правдой в отношении некоторых ее министров, однако нет оснований полагать, что сама королева лелеяла надежду сделать его наследником. Она была ярой протестанткой и в трезвом уме не потерпела бы убежденного католика на троне. А учитывая, что Джеймс публично отказался от возвращения к старой вере, его шансы на наследование престола становились ничтожно малыми.

Некоторые министры и советники продолжали двуличную политику, направляя клятвы верности Стюартам и ведя при этом дела с Ганноверским домом. Герцог Мальборо, находясь в вынужденном отпуске на континенте, от лица представителей Ганноверской династии проводил мобилизацию войск в Брюгге, Генте и других городах на случай возникновения для них угрозы. В то же время он поддерживал связи со Старым претендентом. Головокружительное и неоднозначное представление, которое разыгрывалось на туго натянутом канате между двумя высочествами, – крайняя форма двусмысленности и неопределенности, которые охватили страну, разрывавшуюся между двумя кандидатами на трон.

Трудно было найти золотую середину, учитывая всю сложность и противоречивость ситуации. Многие говорили, что первый претендент на трон, который прибудет в Англию после смерти королевы, – Джеймс или Георг – будет встречен как новый монарх. Но это полнейшая глупость. Вопрос о наследовании престола уже превратился в запутанный клубок, отравленный ядом подозрений, сплетен и интриг. В памфлете 1713 года «Доводы против восшествия на престол Ганноверской династии» (Reasons against the Succession of the House of Hanover) Даниель Дефо писал: «Бедные, жалкие судомойки учатся кричать “Высокая церковь; нет голландским королям; нет Ганноверской династии!” и вскоре готовы делать это в любой толпе», а их антагонисты-виги «отвечают: “Нет миру с Францией, нет претенденту, нет католицизму!”» Весной следующего года Ричард Стил писал: «Судя по положению дел, от гражданской войны через пару лет нас может спасти лишь Божественное провидение». Таковы были мрачные прогнозы тех, кто разбирался в политике лучше всего. Период правления Анны отнюдь нельзя назвать эпохой стабильности.

Внутри партии тори не было единодушия. Некоторые из них даже пересекали Ла-Манш и посещали двор претендента, в то время как другие смирно сидели на местах и, как говорилось тогда, «ждали того самого дня». Третьи были куда скромнее и реалистичнее в своих ожиданиях и спокойно дожидались прибытия ганноверского короля. Прочие активно поддерживали перспективу воцарения Ганноверской династии; их называли «чудаки». Виги пребывали в смятении, нерешительности и тревоге. Некоторые из них, опасаясь захвата власти Старым претендентом и его соратниками, создавали военные союзы, держа наготове оружие и людей; однако вполне возможно, что эти отряды существовали лишь на бумаге и в воображении тех, кто пошел на поводу у страхов и слухов.

По мере ухудшения здоровья королевы смятение и тревога только усиливались. Ранее в том же году она сообщила, что страдает от «лихорадки, в результате которой случаются обострения подагры». Такое заявление могло значить что угодно. Однако ухудшение ее состояния не останавливало доведенных до исступления советников, которые, по ее собственным словам, «не брали в расчет ни ее здоровье, ни жизнь, ни покой». Будущее страны было слишком важно для них, чтобы обращать внимание на слабости старой женщины. Споры между ними продолжались даже у смертного одра королевы, когда голоса представителей противоборствующих партий эхом разносились по коридорам дворца и по всему государству.