Яков Свет - Одиссея поневоле [Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевствах Кастильском и Арагонском]

Смутно было в день кораблекрушения на душе Диего. Корабль был для него живым крылатым зверем. Нет, он не любил «Санта-Марию». Это большое каноэ, капризное и ветреное, ни во что не ставило сына младшего брата великого вождя Острова Людей, оно несло его к неведомым берегам и не желало возвращать на родину.

Но это был красивый и гордый зверь, любимое детище Сеньорадмирала. А чье сердце не сжалось бы от боли при одном лишь взгляде на его несчастную спину. Кусая губы, бродил Сеньорадмирал по палубе, и все старались обойти его стороной, и никто не смотрел ему в глаза.

Не уберегли. Погубили «Санта-Марию»!

Диего наведался к пленницам. Понуро, с безучастным видом сидели они за дощатой загородкой. Ни о чем они не спросили Диего, и, казалось, будто до них не доходит смысл его слов. И все они с тоской смотрели в сторону заката, но там, за Святым мысом, была не их родная бухта, а чужая гавань, на чужой земле.

Адмирал забрел к пленницам случайно, просто подвернулся ему по пути их загон.

— Ты здесь, Диего, — процедил он сквозь зубы и, не дожидаясь ответа, круто повернулся к выходу. И, протискиваясь через дверцу загона, заметил женщин.

— Индианки? Как они сюда попали? Ах да, помню. Но куда мы их теперь денем? Гм, пожалуй, лучше сделать так… Переведи им, Диего: я отпускаю их. И объясни — я сегодня попрошу короля доставить их на Кубу.

А труп «Санта-Марии» покачивался на тихой волне. Вернее, колыхалась волна, а бывший флагман адмиральской флотилии сидел недвижно, врастая в зыбучие пески. Кораллы-строители уже проведали о мертвом корабле. Нептун послал им отличную основу для вечной надстройки. Надстройки, которой суждено будет стать мавзолеем «Санта-Марии».

«Король очень обрадовался, когда увидел, как возликовал адмирал, и понял, что адмирал желает иметь много золота. Знаками король объяснил, что ему ведомо место, где есть великое множество золота, и что от чистого сердца он готов дать столько золота, сколько адмирал пожелает. Адмирал говорит, что король подтвердил свое обещание, а также сообщил, что в Сипанго, или как называют эту страну индейцы, в Сибао, золота столько, что там его ни во что не ценят. Король сказал, что он может привезти золото оттуда, хотя здесь, на острове Эспаньоле, называемом индейцами Бохио, и непосредственно в этой провинции Карибате золота даже больше, чем в Сибао».

В быстрых реках Эспаньолы кое-где водился золотой песок. Вернее, обыкновенный песок с крупинками золота. У Гуаканагари золота много: несколько золотых масок, несколько поясов с золотыми пряжками, несколько золотых жезлов. У многих его подданных носы были украшены золотыми палочками, а старейшины-нитайно щеголяли в золотых браслетах.

Много… До чего же относительно это понятие. Скажем, в Севилье или Генуе тридцать золотых браслетов — ничто. В столице «королевства» Марьей десять золотых масок — это много-много золота, а трижды десять золотых браслетов — количество несметное и невообразимое.

Очень тесная тольдилья на «Нинье». Когда туда внесли обеденный стол и восемь стульев, не осталось ни единого свободного местечка. Все же каким-то чудом адмирал и капитан Висенте Яньес Пинсон умудрились рассадить за столом знатных гостей: «короля» и ближайших его советников. Диего, толмач адмирала, протиснулся за высокое адмиральское кресло и стоял там, внимая застольным речам.

С тонущей «Санта-Марии» удалось снять три-четыре бочонка хереса. В тонких высоких бокалах валенсийского стекла искрилась золотистая жидкость, и адмирал щедро подливал ее в фиал «короля».

Голова у Гуаканагари слегка кружилась, язык чуть заплетался, но на душе было светло и радостно. Ужасно хотелось осчастливить великого вождя бледнолицых.

— Скажи вождю, — обратился к Диего Гуаканагари, — что золота у нас очень, очень много. Сколько вождь пожелает, столько мы ему дадим.

— Он хочет дать вам много золота, — перевел Диего.

— Сколько же? — неторопливо спросил адмирал.

— Вождь бледнолицых хочет знать, сколько ты ему дашь золота?

Очень, очень много. Более много-много, — перевел Диего.

— Я полагаю, ваша милость, — проговорил Висенте Яньес, — что толку мы от короля не добьемся. Херес оказался больно уж крепким, хотя, клянусь святым Висентом, моим патроном, пинта-другая соленой водички все же попала в бочонок. «Более много-много-много» лучше, чем ничего.

— Я бы предпочел, — с тяжелым вздохом сказал адмирал, — чтобы счет велся на унции и на марки [13] Марка — весовая единица для драгоценных металлов, равная 230 граммам. В марке насчитывалось десять унций. . Но я вижу, что здешняя счетная единица — «много». Что ж, это не так плохо.