Коре Холт - Конунг. Изгои

Он лежит на шее лошади, позади него сидит Эрлинг сын Олава, в отчаянии он старается изобразить священника Симона, чтобы хоть немного развеселить больного. Но Рэйольв сейчас сражается при Рэ. За лошадью бежит Бальдр. За Бальдром идет мой добрый отец Эйнар Мудрый. За ним — я.

Среди бела дня конунг останавливается и говорит:

— Здесь мы разобьем лагерь.

Место открытое, мы выставляем дозорных, вражеским лучникам будет нелегко подкрасться к нам. Конунг собирает вокруг себя своих военоначальников.

— Нам всем нужен отдых, — говорит он. — Завтра утром мы пойдем дальше.

И мы понимаем: к завтрашнему утру Рэйольв должен поправиться, или он останется здесь. Разжигают большой костер, мой добрый отец Эйнар Мудрый руководит людьми. Жгут бересту, потом раскладывают овчинное одеяло и посыпают его горячей золой, оно чуть не горит. Потом Рэйольва раздевают до нага и заворачивают в эту овчину с горячей золой. Он кричит, но мой отец говорит, что жар золы должен очистить кровь от недуга. Козье молоко — ту каплю, что у нас еще осталась, — согревают горячими камешками, бросив их в сосуд с молоком. Отец зажимает Рэйольву ноздри, откидывает голову и вливает молоко ему в горло. Он держит голову Рэйольва, пока не иссякает последняя капля.

Костер пылает, приносят новую золу, Рэйольва быстро разворачивают и заворачивают снова, свежая зола обжигает ему кожу. Он беспорядочно машет руками. Узнает нас, кричит, что мы черти и хотим сжечь его заживо. Вокруг больного и костра стоит кучка людей, все молчат. Эрлинг сын Олава из Рэ сидит в отдалении и плетет корзину из ивовых прутьев.

Я немного помогаю ему, он мне нравится и я не знаю, чем мне заняться. Но на сердце у меня тревожно, я оставляю корзину, зову Бальдра и мы уходим. Мне нужно увидеть конунга. Сказать ему мне нечего. Сверрир сидит один под деревом — сын скорби, тяжел твой удел. Подходит Бернард и говорит конунгу:

— В таком случае я останусь с ним…

И больше ни слова, конунг кивает. Он знает, что любая строгость бессильна перед Бернардом.

— А теперь я пойду молиться, — говорит монах.

В темноте мы слышим его голос, он молится вслух. Нас охватывает странное, светлое нетерпение, вспыхивает надежда, крики Рэйольва, когда его разворачивают и снова заворачивают в горячую золу, врываются в молитву. Мы слышим, что Бернард начал истязать себя кнутом. Меня пугает, что благодаря истязанию можно обрести мужество. Я хорошо знаю Бернарда, теперь, годы спустя, я понимаю, что он верил, будто кнут способен выгнать из человека грех и заставить Всевышнего прислушаться к его молитвам. И он истязает себя. Значит, его снова мучает что-то, над чем он не властен: имени этому я не знаю. Многие назвали бы это страхом перед тем, что безжалостная рука дьявола окажется сильнее руки Бога. Бернард ходит вокруг людей, которые следят за костром и заворачивают в золу больного Рэйольва.

В хорошие часы голос Бернарда звучит приятно, теперь он почти кричит и кнут со свистом рассекает кожу на его обнаженной груди.

Мы сбились по нескольку человек, кто-то закрыл лицо руками, старые, многоопытные люди прячутся под еловые ветки, чтобы хоть на мгновение обрести покой. Одна из лошадей, испугавшись чего-то вскидывается на дыбы. А Бернард из прекрасной страны франков взывает к Богу и, шатаясь, ходит в темноте вокруг нас, а кнут все свистит и свистит над его обнаженным телом. Бальдр начинает выть.

Моросит дождь. В костер подкидывают бересту, чтобы он не погас, нужна новая зола, снова и снова зола, усталые люди не спят всю ночь, и все время слышится голос и видится бледное, страдающее лицо человека, который в темноте ходит и ходит вокруг костра.

Конунг исчез. И я знаю, что он — конунг над этими изгоями, бывший священник, так и не закончивший курса латинской школы уважаемого епископа Хрои в Киркьюбё на Фарареских [2]островах, — стоит сейчас где-то в темноте на коленях и молится, чтобы помочь Бернарду. О чем он молится? О силе? О способности ясно видеть и праведно судить? Или только молит Бога быть милосердным к Рэйольву и ко всем нам? Не знаю. Но знаю, сегодня ночью конунг опять чувствует себя священником, слугой Божьим, тем Сверриром, которого я знал и который был намного счастливее этого.

Наступает утро. Конунг держит свое слово: мы собираемся покинуть лагерь.

Но Рэйольву полегчало.

Настолько, что он сердится, когда Эрлинг сын Олава из Рэ приходит к нему с разжеванным мясом и говорит, что Рэйольв должен его съесть. Рэйольв ест мясо. Но ему стыдно, и он опускает глаза. Подходит конунг. Он говорит Рэйольву: