Йоханнес Йенсен: Поход кимвров

Затем он оборачивался лицом к востоку и созерцал: заря медленно разливалась по всему небу; солнце, еще скрывавшееся за холмом, высылало своих гонцов, метавших копья-лучи; вот начал проступать из тумана лес, обрисовывались старые дубы, словно преображенные светом утра, удивительно свежие и мощные; заискрились заиндевевшие холмы; мир словно распахивал настежь все двери, и вся земля создавалась вновь в этот священно тихий час рассвета, когда полумесяц, высоко плывя над верхушками деревьев, бледнел и таял.

Слышалось тихое попискивание птиц, словно легкое потрескивание в лесу, и, наконец, вставало солнце, красное и могучее; Гест выпрямлялся, черты лица его прояснялись, и он молчаливым кивком головы встречал чудо, древнее откровение небес.

В утренние часы весь лес словно курился: это испарялся иней; Гест разглядывал почки – как они выросли за ночь, какие они влажные и тугие; примечал весеннее обилие света в лесу. Птицы свободно реяли над его головой; слышалась, словно с облаков, далекая нежная музыка – это летели на север дикие гуси или другие птицы, и Геста охватывало неодолимое стремление продолжать путь.

Но сначала он направлялся к ближайшим реке или озеру и доставал свои рыболовные снасти; отваливал какой-нибудь камень, прикрывавший гнездо червей, накопав червяков, ловил на них рыбу и – жизнь надо поддерживать жизнью! – садился завтракать у костра и медленно жевал, рассеянно глядя перед собой, беседуя за едой с самим собою и со своими думами. Затем он шел к журчащему роднику и утолял жажду; в этих местах родники бьют из-под земли сильной, холодной и чистой струей, словно стремясь навстречу жаждущим устам, и воды их отзывают свежей сладостью соков земли, пропитывающей все тело пьющего до самого мозга костей; и Норне-Гест как бы впивал вместе с тем и материнскую ласку земли, и отражающееся в струях солнце, и раннее утро, и оттепель, и весенний воздух, и благодарил за все это, склонив колени и лобызая струи. А затем, наконец, он готовился в поход, собирал свои пожитки и вытаскивал свой посох, воткнутый в землю рядом с его ночлегом и еще не успевший пустить корней.

Звери, проснувшиеся в долинах, слышали, как кто-то громко и бодро прочищал горло в лесу, и чуяли, что это матерый, одинокий человеческий самец; эхо прокатывалось между холмами; звери прядали ушами и потихоньку удалялись: кто его знает, что у него на уме, у этого человека, который кашляет так громко и уверенно? У них своя дорога, у него своя. Отдохнувший и помолодевший, словно сбросивший с себя старую кожу, шагал Гест на север; перед ним впереди был опять целый день пути, и в уме его сама собою слагалась благодарственная песнь странника:

Ландшафт изменился, возвышенности уступили место безграничным, скудным растительностью равнинам и степям, столь обширным, что пока идешь по ним, успеешь позабыть обо всех других местах на свете, а идти приходится день за днем, много дней. Одинокий путник чувствует себя здесь еще более одиноким и бедным, как вереск. Кругом, куда ни глянь, пусто, голо, безлюдно; единственными спутниками человека являются степные птицы, бегущие впереди с таким жалобным, растерянным писком, словно сами не знают, кто они такие, и спрашивают об этом путника. Жутко заглянуть небу в лицо и прислушаться к глухому стуку собственного сердца. Долгий переход по степи был настоящим испытанием.

Но и бесконечному с виду пути в действительности приходит конец. Норне-Гест шел себе, хотя и наугад, но не сбиваясь с пути, на север; у него были свои путевые приметы, которые и говорили ему, что он приближается к земле кимвров. Больше не было в помине фьордов, свободных морских берегов полуострова: здесь была суша без всяких берегов, не видно было даже Лимфьорда. Но воды и здесь было достаточно, а местами даже слишком много, и дорога частенько становилась почти непроходимой, особенно для пешего путника с юга. Она вела через реки и болота, тянувшиеся с востока на запад, и длинноногий путник с трудом перебирался вброд даже в самых мелких местах: так высока была весенняя вода. Да и переправившись через реку или болото на другой берег, он редко оказывался сразу на сухом месте: половодье преграждало пути и там, и тут; приходилось подолгу блуждать в поисках обхода.