Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень со львом

— Интересы державы превыше интересов Бретани.

— Это я знаю! Но как ты думаешь, приятно мне сражаться против Бомануара, героя Битвы Тридцати?

— Время рыцарства прошло.

Франсуа почувствовал, как в немзакипает гнев.

— Знаешь ли ты, что я сражаюсь также против собственной крестной матери?

— Будь это хоть ваша родная мать, что это меняет?

Франсуа замахнулся, чтобы ударить его, но опустил руку, смирившись. Зачем? Сделанного не воротишь. Судьба Луи уже предначертана.

А его сын снова заговорил спокойным голосом:

— Однако я признаю, отец, что решение короля было ошибкой. Будь я его советником, я бы его отговорил. Бретань еще не готова к таким переменам.

— Уходи!

— Хорошо, отец…

Луи поклонился и вышел. Франсуа проводил его взглядом: удаляясь, тот время от времени останавливался возле каких-нибудь спорщиков, слушал несколько мгновений и шел дальше. Да, судьба Луи де Вивре предначертана. Холодный и непогрешимый в своих расчетах, он готов безжалостно служить правому делу и отстаивать его ценой крови и слез.

Осада Ренна, бывшая лишь видимостью, устроенная в угоду королю Франции, затягивалась. Вместе с осенью пришли дожди, а там и скука начала опустошать войско. Осаждающие вынуждены были свести свою активность к упражнениям с оружием между собой, арбалетчики тренировались, стреляя в цель, и каждый следующий день приносил новые случаи дезертирства.

Однако в этой войне без сражений была все-таки одна жертва.

В последний день октября Луи де Вивре по неосторожности проходил мимо упражняющихся арбалетчиков, и одна стрела пробила ему правую руку. Прибежал спешно извещенный Франсуа. У Луи, помещенного в палатку графа де Танкарвиля, была раздроблена кисть. Он обильно истекал кровью. Увидев своего отца, молодой человек слабо улыбнулся.

— Никогда мне не носить перстень со львом…

Франсуа взглянул на своего сына. В глубине души он был уверен, что Луи рад этому обстоятельству, а, заглянув немного глубже, должен был признаться себе, что и сам он — тоже.

Его толкнул хирург с пилой в руке.

— Надо действовать быстро, монсеньор!

И принялся за дело. Луи вытерпел боль без единого крика, не отводя глаз от омерзительного зрелища. Лишь когда изуродованная кисть упала, он потерял сознание.

Целую неделю Луи де Вивре пребывал между жизнью и смертью. Но постепенно рана стала зарубцовываться, и к середине ноября опасность для жизни миновала. Дожди превратили лагерь в болото. Участились отъезды бретонских рыцарей. В свою очередь решил уехать и Франсуа, забрав с собой раненого сына. В замке Луи поправится скорее.

В Вивре Франсуа провел такие мрачные дни, какие ему уже давно не выпадали. Ариетта, напуганная ранением сына, которое расценила как кару небесную, казалось, навсегда утратила былую веселость. Изабелла не покидала своей комнаты в ожидании Рауля де Моллена, который все не приезжал. Новости из Бретани по-прежнему были одна безнадежнее другой. Король упрямился, продолжая бессмысленную войну. Клиссон все так же стоял под стенами Нанта, а дю Геклен — Ренна. Если верить слухам, этот последний собирался вернуть королю меч коннетабля и уехать в Испанию — отвоевывать свое королевство Гранаду…

Каждый день Франсуа приходил к изголовью Луи. Он спрашивал сына о самочувствии, которое улучшалось с каждым днем, и подолгу молчал, не находя слов. Луи тоже молча смотрел на отца и улыбался. Казалось, во всем замке он один был доволен. Увечье делало его неприкасаемым. Что взять с калеки? Что посоветовать, в чем упрекнуть? Яснее, чем когда бы то ни было, обозначилась его судьба. Силою обстоятельств Луи де Вивре никогда не станет рыцарем. Он будет человеком из тени, тем, кто посылает людей сражаться и решает их участь, стоя у них за спиной.

Был у Франсуа еще один повод для угрюмости. Ему недоставало Франсуа де Флёрена, оставшегося под стенами Ренна продолжать осаду. Настоящий его сын — именно он, тот, кто жадно ловит каждое его слово и испытывает перед ним безграничное восхищение. Только Франсуа де Флёрену, и никому другому, сможет он передать то немногое, чему научила его жизнь, как это сделал когда-то в отношении его самого Ангерран…

В самом начале 1380 года Ариетта сообщила Франсуа новость на первый взгляд счастливую, но которую оба ощутили как катастрофу: она вновь была беременна. Они ничего не сказали друг другу, но подумали об одном и том же: о предсказании Тифании. Шел четный год, и это был четвертый ребенок. Он не выживет. Еще одно крохотное существо повторит судьбу Катерины…