Гюг ле Ру - Норманны в Византии

– Хочешь, мы спросим луну, чтобы знать, покровительствуют ли нам асы?

Начертив на песке перед Кабалларием различные круги, кабалистические знаки и магические фигуры, которые луна должна была последовательно осветить, они присели на корточки, один против другого, и стали ждать указаний.

Харальд начал напевать заклинание, которое заставляло звезды нисходить с неба.

Оба друга избегали поднимать глаза к небу, боясь оскорбить недоверием божество, которое вопрошали. Когда тень меча, воткнутого в землю, посреди магических кругов, упала, наконец, на тринадцатый из них, то оба друга притаили дыхание, и Харальд, перестав петь, прошептал едва слышно:

– Она нисходит…

Посреди форума, между императорским дворцом, сенатом и большим собором, часовня святого Константина прилегала своей задней стеной к порфировой колонне. На этом месте всегда толпилось много народа.

Много было тут путешественников из провинции, приехавших осмотреть достопримечательности Византии, много богомольцев, желающих приложиться к святым мощам, и просто зевак, рассказывающих друг другу новости дня.

По пятницам толпа удваивалась благодаря приливу простого народа из отдаленных кварталов, являвшегося затем, чтобы посмотреть на церемонии очистительных клятв, которые, обыкновенно, совершались на этом месте. Все уже знали час, когда патриарх сопровождал вынос мощей святой Ирины в часовню. Однообразие этой церемонии не мешало любопытству толпы, которая любила видеть значительных людей, склонявших свои головы наравне в простолюдинами, в набожном покаянии.

Каждый раз сторожам церкви и прислуживающим монахам приходилось отталкивать своими белыми жезлами любопытную толпу. Они чертили на мраморных плитах мелом черты, которых народ, под страхом греха, не должен был переходить, а перед открытием церковных дверей объявляли обвинительную жалобу и имя того, кто должен принести очистительную присягу.

Слух о том, что банкир Никифор требует свою жену к такой присяге, наделал большого шума. Все, даже мелкие люди, хорошо знали закладчика, кто лично, кто по слухам; все слыхали про удивительную красоту Ирины, про ее ум, ее приветливость, которая согревала и ласкала всех окружающих.

Потому в толпе слышалось много замечаний:

– Неужели и эта обманула мужа, как и другие?

– А Никифор еще удивляется!

– Из-за таких пустяков беспокоить святые мощи!

– Придется выставить мощи на площади, если все такие негодяи полезут к Богу со своими несчастиями.

В толпе интересовались именем любовника, но никто не мог назвать Дромунда, так как никогда Ирина не подражала тем бесстыдницам, которые афишируют свою любовь, прибавляя к греху еще и скандальную славу.

Приближающаяся с одной из улиц группа лиц вызвала всеобщее молчание. К месту, занятому монахами, медленно продвигались мужчины и женщины, печальный вид которых напоминал похоронную процессию.

На пути вся группа приостанавливалась, как бы давая собраться с силами одному из идущих в ее среде. В толпе пронесся шепот:

– Никифор идет впереди…

– А кто же эти молодые люди?

– Это Троил и Агафий.

– Братья Ирины?

– А за ними кто?

– Это сама Ирина.

– Кто же это ее поддерживает?

– Евдокия.

– Подруга Хорины!

– Тише, вот они подходят!

– Господи, как она бледна!

– Боже, как она прекрасна!

За руку со своим другом, Ирина, шатаясь, медленно продвигалась. Черное покрывало, которое Полиевкт приказал ей надеть, на половину прикрывало страшно бледное ее лицо. Она как бы уже уходила от взоров окружающих людей, с опущенными веками и с готовым вырваться из ее груди последним вздохом, который освободил бы ее душу.

Евдокия смотрела на толпу с гордым, вызывающим видом, готовая отразить оскорбления…

Но на лицах окружающих она увидала лишь выражение участия.

Женщины плакали, как над покойником, очарованные нежной красотой Ирины, досадовали на ревнивца, который разбил жизнь такого чудного создания.

Троил и Агафий с удовольствием прислушивались к выражениям такого сочувствия толпы. И когда процессия достигла священного места, они приступили к банкиру с угрожающими жестами.

– Ну, – сказал Троил, – вот достигли мы, наконец, вершины нашей Голгофы! Твоя жена обесчещена твоим несправедливым обвинением!