Андрей Серба - Выиграть время

Воевода подошел к группе поджидавших его русских дружинников, вскочил в седло.

— К князю! — бросил он сотнику.

Однако покинуть замок им удалось не сразу: в крепостные ворота въезжала кавалькада всадников. Впереди на рослом буланом жеребце восседал преисполненный важности боярин Векша. На нем был роскошный жупан, на голове золоченый шлем с султаном из перьев, на боку усыпанный самоцветами меч. На жеребце бросался в глаза чепрак с серебристой бахромой, конская грива, дабы ее не лохматил ветер, была убрана под сетку из тонкой полупрозрачной зеленоватой ткани. Мелодично звенели посеребренные бубенчики на ногах жеребца, глухо и размеренно ухал набат на седле — даже слепой должен был знать, что мимо едет боярин, и уступить ему дорогу.

По бокам Векши на белых тонконогих аргамаках ехали два его сына, молодые, статные, с лихо закрученными усами. Если младший спокойно смотрел перед собой на дорогу, то старший, подбоченясь в седле, гордо озирался по сторонам, окидывая встречных пренебрежительным взглядом. У младшего боярского сына чепрак заменяла шкура барса, у старшего — рыси. Крупные, с оскаленными пастями головы зверей лежали выше седельных лук, их согнутые лохматые лапы с выпущенными на всю длину когтями плотно обхватывали бока лошадей.

— Не русский боярин, а прямо-таки аломанский князь, — презрительно заметил придержавший подле воеводы скакуна сотник из его отряда. — Спеси-то сколько! Откуда она и берется? Ведь ни умом, ни воинской доблестью боярин никогда не блистал.

— Зато его младший сын — добрый рубака, — сказал Богдан. — Я дважды ходил с ним на крестоносцев. Немало мы тогда их рогатых шлемов вместе с хозяйскими головами на полях оставили. Жаль будет, если такой молодец пойдет по дорожке своего отца.

— Старший уже пошел, — проговорил сотник. — Я был с ним на ляшском порубежье, знаю.

Воевода не поддержал разговора. Проводив глазами последние ряды конной боярской дружины, следовавшей за Векшей и его сыновьями, он вытянул коня плетью.

— За мной, сотник. Князь Данило ждет нас.

Опустив на колени манускрипт, Адомас медленно окинул взглядом представшего перед ним слугу. Усталое, осунувшееся лицо, исцарапанные ветвями деревьев руки, покрытые слоем пыли сапоги. Было видно, что ему пришлось проделать длинный и нелегкий путь, прежде чем предстать перед боярином. Это был один из слуг, которых он посылал к воеводе Богдану с приказанием следить за московскими лазутчиками. Неужто в сообщении русского воеводы что-то оказалось правдой?

— Слушаю тебя, Казимир.

Прибывший входил в число тех немногих близких слуг, которым боярин доверял свои самые тайные и опасные дела. Хорошо знавший привычки господина, Казимир был немногословен.

Воевода Богдан сделал все, что обещал. Будучи единственным и полновластным распорядителем внутренней жизни княжеской усадьбы, он выдал присланных литовских соглядатаев за новых княжеских дворовых, избавив их от неизбежных в таких случаях расспросов. Лично Казимир, приглянувшийся воеводе своей сметкой, был направлен к челядникам, которые обслуживали московитов. Когда двоим из них пришло время покидать усадьбу князя Данилы, воевода назначил Казимира им в провожатые. Хорошо известными ему звериными тропами он провел московитов в Черное урочище. Но когда те отпустили его, пошел не обратно в усадьбу, а за ними. Так незваным гостем он попал в тайный лесной лагерь московитов.

— Я родился и вырос в этих местах, знаю здесь каждый камень и куст. Поэтому змеей прополз мимо секретов московитов и очутился на краю большой поляны. Посреди нее горел костер, вокруг сидело несколько человек Но я узнал только одного, к которому подошли вновь прибывшие. Я вначале не поверил собственным глазам и даже ущипнул себя — не сон ли вижу Потому что этим человеком был не кто иной, как боярин Боброк-Волынец.

Адомас вздрогнул так, что в стоявшем сбоку кресла канделябре заплясало пламя свечей.

— Врешь, холоп, — прошипел он, подавшись корпусом вперед. — Откуда тебе знать боярина Боброка?

— Господин, ты несколько раз посылал меня с тайными письмами в Москву. Там три или четыре раза я видел боярина Волынца и запомнил на всю жизнь. У меня, как у старого охотника, острый глаз, я чувствую живую тварь в темноте, как зверь. Для меня лес — родной дом, я смог бы узнать в нем боярина Боброка даже с закрытыми глазами по одному лишь дыханию, а на поляне он сидел от меня всего лишь в десятке шагов и был освещен ярким костром. Ошибиться я не мог никак — это был Дмитрий Боброк и никто другой. Верь мне, боярин.