Эмма Выгодская - Опасный беглец

– Скоро и у нас будет то же, – глухо сказал хозяин.

Инсур помолчал.

– Хлеб? – спросил Инсур.

– Вот наш хлеб! – хозяин достал из тростникового короба сухую лепешку и разломил. Просяная мякина посыпалась из разлома, как темный песок.

– Где же ваш рис?

– Увезли саибы.

Лицо Инсура потемнело.

– Трудной дорогой я пробирался сюда, – сказал Инсур. – Лесами и болотами, сквозь частый бамбук и колючую преграду джунглей. Белка не пролезла бы там, где проходил я. Но и здесь, вдали от больших городов, за лесами и каменистой степью, они нашли вас, Ордар-Синг!

– Тигр не разбирает дороги, когда рыщет по лесу за добычей.

– Тигру надо обломать лапы!..

Путник вынул хлебец из сумки и положил на стол. Хозяин взял хлебец в руку и долго смотрел на узор из сухих завитков.

– Барракпур? – спросил хозяин.

– Барракпур! – ответил гость.

– С чего начали?

– Начали с патронов.

Они заговорили очень тихо. Хозяин кликнул хозяйку, быстро сказал ей несколько невнятных слов и отдал хлебец. Хозяйка тотчас закопошилась в темной, неосвещенной половине хижины, в неурочный час раздула огонь в очаге, замесила пресное тесто… Мужчины ждали.

Хозяин рассматривал каменное лицо путника.

– Ты постарел, Инсур! – сказал хозяин.

Путник кивнул головой.

– Жива ли твоя жена, Инсур?

– Не знаю, – сказал путник. – Я не был дома с тех пор…

– Ай-ай! – сказал хозяин и жалостно защелкал языком. – Десять лет ты не был дома!.. Ай-ай, жена твоя терпит горе, Инсур!..

– Да, – сказал путник, – и дочь…

Он кивком головы указал на двух девочек хозяина, копошившихся в углу.

– Моя дочь старше их! – сказал Инсур. – Ей сейчас… – он помолчал, подсчитывая, – ей сейчас уже тринадцать лет.

Хозяин снова защелкал языком.

Хозяйка вышла из темной половины.

Она положила на стол двенадцать одинаковых плоских хлебцев, точно таких же, как тот, который принес Инсур.

Шесть из них хозяин пододвинул гостю.

– Остальные мне, – сказал хозяин.

Он взял шесть хлебцев и вышел.

Скоро за тонкой бамбуковой стеной дома послышались заглушенные голоса, легкий топот босых ног по деревне, потом снова стало тихо. Хозяин вернулся.

– Гонцы пошли! – сказал хозяин. – На север, на запад и, вниз по Джамне, на юг.

– Скажи всем, Ордар-Синг, – пускай будут готовы! Времени осталось немного. Прощай!

Путник взял оставшиеся шесть хлебцев и вышел. Хозяин светил гостю факелом.

– Завтра будут знать в Ферозабаде, в Бартпуре, – сказал хозяин. – Послезавтра – в Годуле… Шесть хлебов… в шесть деревень пошли гонцы… Не оступись, Инсур!

Он поднял факел. Белый свежеоструганный столб недавно установленного в этих местах телеграфа выступил из темноты. Высоко над листвой гудела проволока, вести по ней с прошлого года летели из Лагора в Бенарес, из Калькутты в Пешавар, – из одного края полуострова в другой.

– Электрический дьявол летит там, поверху, – сказал хозяин, – по стальным жилам. В Дели, в Лагор, в Пешавар. Быстро летит, о-о!..

Он затряс головой.

– Мои вести летят быстрее, Ордар-Синг! – сказал путник. – Много быстрее! – И он улыбнулся, в первый раз за всю беседу.

Хозяин вскрикнул и отступил. Факел дрогнул у него в руке.

– Святая Парватти! – сказал хозяин. – Что сталось с твоими зубами, Инсур?..

Он поднес факел к лицу гостя.

Вместо передних зубов, и верхних и нижних, у человека торчали только изломанные, истертые корешки, едва выступающие над деснами. Зубов не было, точно их спилили неровной пилой.

– Что сталось с твоими зубами, Инсур? У тебя были зубы, как у рыси!..

Человек не отвечал.

– У тебя были зубы тверже железа!

– Железо оказалось тверже! – усмехнулся путник. – Прощай, Ордар-Синг!

Он отошел, потом, точно вспомнив о чем-то, вернулся.

– Ты называешь меня Инсуром? – сказал он. – Забудь это имя, Ордар-Синг.

– Инсур, да, Инсур-Панди, таким я знавал тебя всегда, – забормотал хозяин.

– Забудь это имя! – жестко повторил путник. – Зови меня Панди, просто Панди, как зовут многих. Прощай!

И он ушел в темноту.

В полдень Панди пришел на небольшую военную станцию и прошел ее всю, от нарядного белого дома офицерского собрания до солдатских линий за пустырем. В полутемной лавке перса, в тени, под навесом, он переждал до ночи, а потом, когда совсем стемнело, пошел по линиям, вдоль одинаковых низких солдатских хижин, крытых свежим тростником. Присмотрелся и, завернув окольной тропой, с черного двора, кухней, вошел в помещение артиллеристов.