Мишель Зевако - Коррида

– Повтори, что Фауста испугалась, и я упаду мертвой к твоим ногам… И ты никогда не узнаешь, почему я попросила у тебя пощады.

Пардальян понял: это не пустые слова. В эту минуту он не мог не восхищаться принцессой.

Но, помимо восхищения, шевалье испытывал сейчас и другое чувство – любопытство. Что значат эти слова: «Ты никогда не узнаешь, почему я попросила у тебя пощады»? Что она хотела этим сказать? Какой еще сюрприз она ему приготовила?

Пардальян захотел выяснить это. Он слегка наклонил голову и ледяным тоном сказал:

– Ладно. Я не буду этого повторять. Объясните, что вы имели в виду. Однако, я думаю, вы все же не будете отрицать, что попросили пощады.

Фауста медленно опустила руку с кинжалом.

– Да, я попросила у тебя пощады, – спокойно сказала принцесса. – И сделаю это снова… Ты говоришь, что я трусиха… Но послушай, Пардальян: я только что была готова пронзить себя вот этим кинжалом. Поверь, чтобы обратиться к тебе с этой просьбой, мне понадобилось в тысячу раз больше смелости. И, сделав это, я засвидетельствовала тем самым свою любовь к тебе.

Шевалье удивленно уставился на Фаусту.

– Слушай дальше, Пардальян, и ты все поймешь, – принцесса понемногу оживлялась. – Да, я хотела убить тебя, признаю, я пыталась добиться этой цели самыми ужасными способами… Я была жестокой и бессердечной, но я любила тебя, Пардальян… Я всегда любила тебя… А ты презирал меня… Понимаешь? Да, в своей ненависти я была безжалостна и отвратительна, но зато в своей любви… ты понимаешь меня? Пардальян, я не хотела, чтобы однажды твой сын спросил тебя: «Что вы сделали с моей матерью?» Я не хотела, чтобы это произошло… потому что я мать твоего сына. Теперь ты понимаешь, почему я взмолилась о пощаде? Понимаешь, почему ты не можешь убить мать своего ребенка?

Шевалье остолбенел. Он ожидал услышать что угодно, но только не это. Как? Он – отец? У него, у Пардальяна, есть сын? И он узнает об этом при таких необычных обстоятельствах!

Похоже, это объявили ему не для того, чтобы разбудить в нем родительские чувства.

Казалось, Пардальян воспринял это известие равнодушно, однако же шевалье потребовал, чтобы Фауста все ему объяснила. Принцесса пересказала ему события, описанные нами в первых главах этой истории. Пардальян внимательно выслушал ее рассказ.

– Итак, сейчас мой сын находится в Париже, под наблюдением вашей горничной Мирти… А вы, достойная мать, не смогли найти времени заняться вашим ребенком… Конечно, вы ведь были очень заняты, причем такими серьезными делами… Ладно, что сделано, то сделано.

Фауста опустила голову.

– Что вы собираетесь делать? – спросила она.

– Вернуться в Париж, разумеется, потому что моя задача выполнена.

– Бумага у вас?

– Конечно! А каковы ваши намерения?

– Мне тоже здесь больше нечего делать…

Сикст V умер. Я хочу уехать в Италию. Надеюсь, мне позволят жить там спокойно.

Они посмотрели друг другу в глаза, потом отвели взгляд. Ни шевалье, ни Фауста не сказали ни слова о будущем своего ребенка. Видимо, у каждого был свой план, и никто не хотел его раскрывать.

Пардальян холодно поклонился:

– Прощайте, сударыня!

– Прощайте, Пардальян! – ответила Фауста тем же тоном.

Вернувшись вместе с Тореро на постоялый двор «Башня», Пардальян встретил там какого-то доминиканца, который его терпеливо ждал. Доминиканца звали дон Бенито, и был он одним из секретарей Эспинозы. Именно этот монах так ловко сумел отнять у Фаусты вожделенный пергамент.

Дон Бенито сказал, что монсеньор великий инквизитор велел сообщить его милости, что его величество назначил прощальную аудиенцию господину послу на воскресенье. Монах вручил Пардальяну охранную грамоту и чек на пятнадцать тысяч золотых дукатов на имя дона Сезара Тореро, подлежащий оплате в любом городе Испании и Франции, а также в Париже.

Король очень любезно принял господина посла и заверил его, что Испания непременно признает его величество короля Наварры королем Франции в тот день, когда его величество перейдет в католическую веру.

Эспиноза попросил господина посла согласиться принять от него подарок на память. Великий инквизитор сказал, что хочет вручить его самому храброму и достойному дворянину из тех, с кем ему приходилось сражаться.

Пардальян не стал скрывать своей радости: это была великолепная шпага, сделанная лучшими оружейниками Толедо.

Шевалье понравилось, что это была не парадная рапира, а самая что ни на есть простая и надежная. Однако, вернувшись на постоялый двор, он обнаружил, что рукоятка этой простой с виду шпаги украшена тремя бриллиантами, самый маленький из которых стоил не менее пяти-шести тысяч экю.