Глеб Голубев: Под чужим именем

Хаджа Решид чувствовал себя все время под общим пристальным наблюдением. Его спутникам бросалась в глаза каждая мелочь.

Набирая воды из очередного колодца, Вамбери наполнил бурдюк не до самого горлышка. Тотчас же афганец сделал ему замечание:

— В пустыне капля воды спасает жизнь. Разве ты забыл об этом завете пророка?

В другой раз Вамбери удивила странная находка. На песчаном бархане возле караванной тропы стояли две плетеные корзины, какие навьючивают на верблюдов, а затем садятся в них. В такой корзине — кедшеве — ехал и Вамбери. Она уже порядком истрепалась, сидеть в ней было неудобно. А тут стоят две новенькие корзины, никому не нужные в пустынной глуши. Не обменять ли свою на одну из них?

Вамбери попросил соседа остановить на минутку верблюда.

— Зачем? — удивился дервиш.

— Я хочу переменить кедшеве…

Дервиш вытаращил глаза от изумления и ужаса.

— Как? — завопил он. — Ты хочешь совершить грех? Люди, сидевшие в этих кедшеве, погибли по милости аллаха. Нельзя осквернять прикосновением их последний приют в нашем мире. Ты плохой мусульманин, хаджа.

Вамбери торопливо начал убеждать его, что он пошутил, что это его дьявол попутал, лукавый Иблис.

В подкладке плаща у Вамбери был спрятан огрызок карандаша. Но пользоваться им можно было лишь по ночам, да и то украдкой. Приходилось все запоминать: названия колодцев, маршрут, который прокладывался по солнцу и «Железному гвоздю», как называли Полярную звезду туркмены. И он запоминал. Память у него была цепкая. Она сохранила даже мельчайшие детали этого пути через пустыню.

Его потрясла одна страшная встреча. Как то вечером караванбаши вдруг остановил своего верблюда и соскочил на песок. Он присел на корточки, рассматривая что то, потом встал и громко воскликнул:

— Здесь должен быть человек!

Вамбери огляделся. Кругом дикие, пустынные пески. Откуда здесь быть человеку? Но караванбаши настаивал на своем. Взяв ружье, он крадучись пошел по следу, приметному только для его зорких глаз. Вамбери и еще два дервиша присоединились к проводнику.

Пройдя с полкилометра, они увидели черную дыру в склоне глинистого холма. Это был вход в пещеру. Они заглянули туда. Какое то странное существо метнулось в глубину пещеры и боязливо прижалось к стене.

Вамбери не сразу понял, что перед ним человек. Густые, всклокоченные волосы, длинная борода, на голое тело наброшена шкура газели… Незнакомец издал какой то звериный вопль и замахнулся на них самодельным копьем.

— Мир тебе! — прошептал, отступая, караванбаши.

Когда они торопливо вылезли из пещеры, караванбаши сказал Вамбери:

— На нем кровь лежит.

Теперь Вамбери понял. Этот человек, видимо, убил кого то. И, спасаясь от кровной мести, убежал в пустыню, где скрывается от людей. Он одичал и стал похож на зверя, и умрет он, как дикий зверь, одинокий и всеми заброшенный.

На одном из привалов Вамбери узнал, что подозрения афганца все таки напугали караванбаши. Страшась эмирского гнева, он решил бросить подозрительного дервиша одного в пустыне.

Вамбери вспомнил несчастного, одичавшего в песках, и сердце у него замерло. Но он не растерялся и с наигранной яростью закричал:

— Братья дервиши! Вы знаете мою святость. Пусть гнев аллаха падет на голову этого нечестивца. В Хиве он узнает, с кем имеет дело!

Это смутило караванбаши. Пожав плечами, он дал приказ всем двигаться дальше…

Вамбери уже так вжился в образ дервиша, что даже наедине не мог выпить глотка вонючей воды без обычного молитвенного возгласа. Борода его была всклокочена, глаза дико блуждали, как у самых праведных дервишей. Он научился спать стоя и умываться песком.

Таким на сороковой день пути через пески он смело вошел в крепостные ворота Хивы.

На базарной площади караван остановил ханский офицер, чтобы осмотреть товары. И тут проклятый афганец громко закричал:

— Мы привезли вам троих замечательных четвероногих и одного еще более интересного двуногого…

Четвероногие — это были три буйволицы, приведенные караванбаши из Персии по приказу хивинского хана. Замечательным двуногим мог быть только один…

Постепенно глаза всех, кто был на площади, остановились на хадже Решиде. Но он не покраснел, не смутился, ничем не выдал себя. Он спокойно сидел посреди площади, и губы его шептали суру из корана. Постепенно на него перестали обращать внимание.

Вамбери бродил, стуча посохом, по кривым улицам Хивы, запоминал велеречивые надписи на минаретах, как губка, впитывал впечатления этого скрытного мира.