Мартин Стивен - Могила галеонов

— Граф Лейстер шел прямо на тебя, как будто тебя тут нет, а граф Эссекс демонстративно повернулся к тебе спиной, — заметил Джордж.

— Они ревнуют, вот и все, — махнул рукой Грэшем, еще не пьяный, но расслабившийся и почувствовавший легкость. — Они боятся, что королева поймет, насколько я лучший любовник по сравнению с ними. — Он поставил перед собой цель напиться по-настоящему, и как раз в это время кто-то подошел к нему сзади и заговорил так, будто прочел его мысли:

— Не надо сегодня пить слишком много. Вам еще может понадобиться ваш разум.

Черные глаза сэра Фрэнсиса Уолсингема смотрели все так же проницательно, и рамки придворной любезности по прежнему не могли скрыть силы и властности, присущей этому человеку. Грэшема поразило его внезапное появление здесь. Уолсингем обычно избегал увеселений, предпочитая проводить вечера в тишине своего дома в Барнсе.

— Сэр Фрэнсис! — воскликнул он, маскируя поклоном свое смущение. Джордж тут же куда-то исчез, а Манион оказался на таком расстоянии, откуда он мог наблюдать за происходящим, не слыша ни единого слова.

Какая-то игривая молодая дама, делавшая вид, будто хочет ускользнуть от навязчивого кавалера, случайно оказалась между двумя мужчинами, но, увидев Уолсингема, побледнела, пролепетала извинения и поспешно удалилась. Мало кто при дворе мог внушать людям такой страх, как он.

Появился наконец и посол. Действительно, как предсказывал Джордж, неказистый, в будничной одежде. Он стоял с глупой улыбкой на лице, пока слуга торжественно докладывал о его появлении. Уолсингем бросил повелительный взгляд на Грэшема.

— Пойдемте, — сказал он. — Речи будут продолжаться еще долго, а ее величество не появится здесь еще полчаса (именно столько времени нам всем следует здесь находиться).

Он показал молодому человеку на дверь в смежную комнату, где у горящего камина располагался столик со свечами и два стула. Уолсингем явно все подготовил заранее. Старомодный широкий плащ, подбитый мехом, подчеркивал худобу старого, но властного человека. Жестом он указал Грэшему на стул и сел сам.

На столе стояло подогретое вино, хотя было неясно, кто и когда успел его приготовить.

— Я вас благодарю за то, что вы уже сделали и продолжаете делать, — заговорил старик, наполняя кубки, — ведь вы при этом рискуете.

— Риск меня устраивает, милорд, — отвечал Грэшем. — Меня беспокоит одно — я слишком мало знаю о том, чего ради мне предлагают выполнить то или другое.

— Я всю жизнь стремился как можно больше знать, — ответил Уолсингем. — Я полагал: знание — корень реальной власти. Теперь же я понял: самую надежную защиту часто дает незнание. Слишком большие знания мешают нам быстро принять решение, заставляя нас чересчур много думать. Умерьте вашу молодую жажду познания. Если бы кому-то из людей возможно было знать все!

Грэшем не стал продолжать спор. Он знал: спорить с Уолсингемом бесполезно. Имело смысл лишь слушать его доводы, чтобы потом исполнить его поручения (если удастся их исполнить). И слишком многие люди, те, кто не мог или не хотел следовать его распоряжениям, лежали теперь на дне Темзы, так что у его агентов не осталось никаких иллюзий насчет свободы выбора.

— А видеть я вас хотел вот почему, — продолжал старик. — Сейчас мы наконец-то начали что-то предпринимать против наших врагов — после того как не стало проклятой проходимки.

Уолсингем говорил спокойно, но Грэшем знал всю силу его ненависти к Марии Стюарт. Этот человек был не из тех, кто боялся, что ее казнь спровоцирует войну между Испанией и Англией. Для него Мария являлась знаменем всех католиков в Европе и в самой Англии, которые только и ждали удобного случая, чтобы попытаться уничтожить Елизавету и протестантов.

— С опухолью на теле не вступают в переговоры, ее вырезают, — заметил как-то Уолсингем по этому поводу.

Грэшем знал: старик — фанатичный приверженец протестантизма, Англии и ее королевы.

— Вместе с тем, — продолжал он, — королева подозревает о моем участии в этом деле, и я потерял ее расположение, как и все, кто слишком добивался гибели Марии.

Грэшем старался не показывать своего удивления. Уолсингем потерял ее расположение! Один из тех людей, которые и были опорой ее власти.

Уолсингем криво усмехнулся.

— Министры время от времени теряют расположение королей, это в природе вещей, — продолжал он. — Королева не может не опасаться за свою жизнь, когда казнят такую же королеву, как она сама. Но это пройдет. Королева прежде всего реально смотрит на вещи. Пока же для меня доступ к ее величеству ограничен. К тому же я хвораю, а ее величество не любит напоминаний о старости и о том, что та за собой влечет. Насколько вы знакомы с придворной политикой, Грэшем?