Мартин Стивен: Совесть короля

Я крайне признателен Соне Ленд, Урсуле Маккензи и Таре Лоуренс за их веру в Генри Грэшема и в меня. Спасибо Лоуренсу Джеймсу, Филиппу Фрэнксу, Вэлу Макдермиду, Дженни Мюррей, Саймону Расселу Бийлу, Грэму Стилу и Лену Риксу за помощь и советы. Благодарю Дженни, Нейла, Саймона и Генри за то, что терпели меня и Генри Грэшема. Я крайне признателен доктору Эндрю Стивену за советы медицинского характера. Не могу не отметить любезность сотрудников библиотеки Кембриджского университета, Бодлеанской библиотеки Оксфорда, библиотеки Джона Райлендса Манчестерского университета и кембриджского Фицуильям-колледжа. За предоставленный мне доступ к редким книгам я в неоценимом долгу перед людьми из Кингс-колледжа, а также перед мистером Джоном Боултером.

В конце этой книги вы найдете исторические заметки по поводу ее героев.

По поручению королевы Елизаветы сэр Фрэнсис Уолсингем в свое время создал самую разветвленную шпионскую сеть во всей Европе, которую финансировал главным образом из собственного кармана. Он нанял несколько поэтов и драматургов, в частности Кристофера Марло и Энтони Мундея, чтобы те выступали в роли его шпионов. Шпионы Уолсингема нередко действовали под вымышленными именами. Так, например, Энтони Мундей прикрывался именем Джордж Граймс. В качестве агента Уолсингема несколько раз упоминается и некий Уильям Холл, о котором практически ничего не известно, за исключением имени и того, что многие из тех, с кем он имел дело, были так или иначе знакомы с Уильямом Шекспиром. Томас Торп опубликовал томик сонетов Шекспира в 1609 году; там сказано, что «единственным сочинителем сих стихов» является «Мистер У.Х.». За этими буквами после приличного пропуска следует слово «всех».

«Отличительная черта истории жизни Шекспира… — практически все записи, относящиеся к нему, загадочным образом исчезли… Такое впечатление, будто некто или некая организация не без согласия правительства когда-то „проредили“ архивы и конфисковали все документы, так или иначе относящиеся к Уильяму Шекспиру…»

«Тайна Уильяма Шекспира, таким образом, становится очевидной. Если Шекспир был великим драматургом, то почему никто в его родном Стратфорде не знал об этом? Никто не пишет или не говорит о нем как о драматурге. На могильной плите Шекспир упомянут как торговец зерном, а в эпитафии сказано просто „джентльмен“. Почему нигде не говорится о его образованности? Неизвестно, где он учился. Насколько можно судить, Шекспир не приобретал книг, ведь ни единая книга не упомянута в его завещании… Почему после него не осталось никаких письменных документов? Ни писем, ни дневников, ни мелких записок, которые могли сохраниться… А его стихотворения, пьесы и рукописи? Ни одной не обнаружено и ни одна не была известна в Стратфорде тех дней. Он лишь подписывает документы, составленные другими…»

«Шекспир, похоже, ни у кого не оставил о себе впечатления как о драматурге… В своем завещании Шекспир отдает подробнейшие распоряжения относительно имущества… однако и словом не обмолвился ни о каких рукописях, ни о книгах, принадлежавших ему или одолженных, ни о каких правах на опубликованные пьесы или поэмы… Гении, подобные Моцарту или Микеланджело, пробуждали в людях глубочайшие чувства как при жизни, так и посмертно. Человек из Стратфорда таковых не вызывал. Посредственный драматург Фрэнсис Бомонт, который также скончался в 1616 году, был похоронен в Вестминстерском аббатстве, Шекспир же удостоился подобной чести лишь в 1740 году».

30 мая 1593 года

Дептфорд, Южный Лондон

— Для тебя пришло время уйти из жизни! — негромко прозвучал зловещий голос Роберта Пули.

Река у Дептфорда окрашена в красно-коричневый цвет. Не стоит удивляться: ведь рядом расположены скотобойни, а там в каменном полу высечены желоба, по которым кровь забитых животных стекает в Темзу. Река никогда не была чистой — она уносила с собой всю лондонскую грязь. В дни забоя скота кровь вместе с мочой и калом животных превращала ее воды в темно-коричневую жижу. Мычание коров, чувствующих близкую смерть, было невыносимо слышать. Казалось, будто визг и рев исходят из пасти самой преисподней. Какими бы глубокими ни делали желоба, кровь волнами окатывала бревенчатые стены, подтачивая их быстрее, чем самая промозглая и влажная зима.