Уильям Дитрих - Розеттский ключ

— В общем, будь готов к полуночи, договорились?

Несмотря на мою печаль из-за потери Астизы и пылкое стремление узнать о ее судьбе, признаюсь, что часок-другой я пытался найти в Яффе общительную девицу. Арабские мальчишки со смущающей настойчивостью зазывали прохожих, суля разнообразные сексуальные утехи, от самых грубых до изощренных, несмотря на осуждение проституции любой из местных религий. Я не привык вести монашескую жизнь и рано или поздно прибегнул бы к услугам здешних прелестниц. Но фрегат Смита маячил на якоре перед входом в гавань, и при небольшом упорстве и моем пресловутом везении Большой Нед вполне мог найти меня в объятиях шлюхи, лишенного остатков хитроумия. Поэтому, серьезно взвесив возможные последствия, я похвалил себя за благочестие, решив, что найду утешение в Иерусалиме, хотя даже мысль о плотских отношениях в этой Святой земле заставила бы поперхнуться моего старого пастора. И, по правде говоря, воздержание и сохраненная Астизе верность добавили мне самоуважения. Египетские испытания приучили меня к некоторой сдержанности и дисциплине, и вот я успешно прошел первую проверку. Как любил повторять мой наставник Франклин: «Чистая совесть сулит вечный праздник».

Мухаммед опоздал на час, но зато быстро вывел меня из темного лабиринта улочек на грязную от навоза мостовую за городскими воротами. Торговля требовала держать их открытыми по ночам, и я прошел под сводчатой аркой с тем радостным возбуждением, что появляется обычно перед началом нового рискованного путешествия. Моя ажитация усиливалась также тем, что мне удалось успешно пройти восемь кругов ада в Египте, восстановить кредитоспособность благодаря умелой карточной игре и получить задание, не имевшее ничего общего с усердной работой, несмотря на мои недавние неискренние мечты о кропотливых трудах усердного клерка. Книга Тота, как считали верующие, могла даровать многое, начиная от ученой мудрости и кончая вечной жизнью, но, вероятно, она утрачена навеки… и все-таки хотя бы ничтожный шанс ее случайного обнаружения придавал моему путешествию оптимистичный настрой кладоискательства. Также, несмотря на мою похотливую натуру, я действительно страстно полюбил Астизу. И возможность узнать о ее судьбе, будучи пособником Смита в Иерусалиме, подстегивала меня все сильнее.

Итак, мы выехали из ворот… и остановились.

— В чем дело? — спросил я припавшего вдруг к земле Мухаммеда, размышляя, не собирается ли он сотворить некую дорожную молитву.

Но нет, он устроился поудобнее, точно собака, улегшаяся на ковре возле камина. Никто не умел так наслаждаться отдыхом, как турки; во время сна размягчались, казалось, даже их кости.

— Дорога в Иерусалим полна банд бедуинов, эфенди, они грабят всех невооруженных паломников, — небрежно заметил из темноты мой проводник. — Идти по ней в одиночку не просто рискованно, это чистое безумие. Сегодня, немного позже, мой родственник Абдулла поведет туда караван верблюдов, и мы присоединимся к нему для безопасности. И тогда уж мы с Абдуллой обеспечим защиту нашему американскому гостю.

— Но зачем же мы тогда так рано вышли?

— Вы заплатили, вот мы и вышли.

Сказав это, он погрузился в глубокий сон.

Вот проклятье. В кромешной темноте ночи мы отошли всего на полсотни шагов от городских стен, и я плохо представлял себе даже, в какую сторону нам предстоит идти, к тому же, вполне вероятно, он говорил правду. Палестина была печально известна как страна, наводненная бандитами, враждующими кланами, мародерствующими дезертирами и вороватыми бедуинами. Поэтому часа три я пребывал в смятенном раздражении, с тревогой ожидая, что обманутые моряки могут случайно набрести на меня, но Абдулла и его фыркающие верблюды вышли-таки из ворот задолго до рассвета. Мы познакомились, мне одолжили на время турецкий пистолет, мое состояние уменьшилось еще на пять английских шиллингов в уплату за оружие и дополнительный эскорт, а шестой шиллинг пошел на пропитание моего осла. Я пробыл в Палестине меньше суток, но мой кошелек уже значительно отощал.

Разведя костер, мы заварили какой-то травяной напиток и долго чаевничали.

Наконец звезды потускнели, забрезжил рассвет, и мы двинулись в путь через апельсиновые рощи. Вскоре рощи сменились полями хлопчатника и пшеницы, раскинувшимися за обсаженной финиковыми пальмами дорогой. В утренних сумерках темнели крытые соломой фермерские дома, местонахождение которых подтверждал заливистый собачий лай. А о продвижении нашего каравана возвещали скрипящие седла да ворчание верблюдов. Небо посветлело, защебетали птицы, закукарекали петухи, и в розовом сиянии рассвета проступили на горизонте резкие очертания холмов, на которых разворачивалась когда-то библейская история. Леса в Израиле истощились, деревья зачастую сжигались ради получения угля и золы для производства мыла, однако после безводной египетской пустыни эта прибрежная равнина выглядела такой же плодородной и радующей глаз, как долины голландской части Пенсильвании. Да уж, поистине обетованная земля.