Владимир Пистоленко - Крылья беркута

— Скрутим! — сдержанно ответил Рубасов и обеими руками так скрутил перчатку, что в ней затрещали нитки. — Всему свое время. Вот только вы, господа купечество, нас не подводите.

— А мы что? — возмутился Стрюков. — Или мало вам дадено? Ничего не жалеем. Надо — еще берите, берите все, что потребуется, но наведите порядок.

— Я не о том... — в голосе Рубасова послышались жесткие нотки. — Да, конечно, вы вносите свою лепту. И немалую. Но... люди жизни кладут на алтарь отечества. Жизни! Вы можете это понять?!

От этих слов Стрюков сразу поостыл и уже раскаивался, что не сдержал себя. Ссориться с Рубасовым не входило в его расчеты... Нервы. Проклятые нервы! Какой-нибудь остолоп скажет лишнее слово, а тебя трясет, будто кто дергает за каждую жилочку. А нельзя так, нельзя.

— Атаману, между прочим, доложили, — продолжал Рубасов, — что вы, Иван Никитич, не выполнили его приказа, не вывезли из города хлеб. Так ли это?

— Вы что же, допрашиваете меня? — недобро сверкнув глазами из-под нахмуренных бровей, обронил Стрюков.

— Друг мой, то совсем иное дело. У нас просто беседа, откровенная беседа единомышленников.

— Сколько мог — вывез, остальное припрятано — ищи, не найдешь.

— Вот видите — слухи верные. А ведь приказ был согласован с вами. Вы сами и поддержали, даже настаивали на крутых мерах. Ну, почему же, я бы сказал, такое вероломство?

— Да бог с вами, Гаврила Сергеевич, никакого вероломства. У коммерции свои законы.

Рубасов рассмеялся.

— Тоже стратегия?

— А что вы думаете? Построже вашей. Чуть-чуть недосмотрел — все в трубу вылетит.

Хотя на лице Рубасова появилась улыбка, а глаза будто подобрели, все же в глубине их Стрюков заметил холодные и злые огоньки. И ему подумалось, что по своему характеру Рубасов, должно быть, кремневый человек. И к тому же — жестокий. О его расправах с красноармейцами ходили страшные слухи. Говорили, будто он собственноручно пристреливает раненых. В общем подходящего помощника подобрал себе атаман. Вот такие и могут навести порядок. Но сам Стрюков не хотел бы повстречаться с полковником на узкой дорожке. Нет! Не дай бог попасться такому в лапы. Сейчас-то вот он улыбается и даже пошучивает, потому что оба стоят на одной линии, знает, как относится к Стрюкову сам атаман, а попадись ему на удочку — все может по-другому повернуться. И насчет хлеба — дай ему волю, в порошок бы стер, а сейчас просто должен сдерживаться — и сдерживается.

— А вы можете сказать, какая же все-таки конечная цель этого вашего стратегического шага? — спросил Рубасов.

Неужто полковнику непонятно, что к чему? Или у него тонкая хитрость? Хитрить здесь как будто особенно и нечего. Стрюков в нескольких словах рассказал все как есть.

Рубасов опять рассмеялся.

— Ну и алтынники! — пошутил он, — Даже из политики деньгу делаете.

— Коммерция! Я так понимаю, без нее в политике ни на шаг. Вот вы вернетесь в голодный город, а тут хлебец готов, пожалуйста. Мне прибыль, вам — политика.

Рубасов согласился и стал рассказывать о положении в городе, на фронте. Части, перешедшие на сторону красных, представляют собой опасную силу, это закаленные в боях солдаты-фронтовики. Сражаться с ними — значит, рисковать. Правильнее применить к ним хитрый маневр: рвутся красные в город — пожалуйста! Ведь каждому понятно, что солдатня долго не станет здесь околачиваться, все разбегутся по домам. А Красная гвардия передохнет с голоду. Вот почему исключительно строго поставлен вопрос о хлебе.

— Так что смотрите, Иван Никитич, ехать — не ехать — ваше дело, — голос Рубасова стал неприятно скрипучим, — а вот хлеба, на случай нашего ухода, в их руки не должно попасть ни единого зернышка!.

В этих словах Стрюкову послышалась угроза, но он сдержался.

— Стрюков не подведет. Вот так! — И, желая прекратить неприятный разговор, уже тоном гостеприимного хозяина сказал: — Между прочим, Гаврила Сергеевич, вы как раз к ужину угодили. Так сказать, по случаю приезда Ирины Ивановны.

В это время в комнату вошла Анна и сообщила, что на стол подано.

— Вот и кстати, — сказал Стрюков. — Шумни там Ирине Ивановне и гостя зови.

Анна молча вышла.

— А кто у вас? — насторожился Рубасов.

— Поручик один, с Ириной приехал. Тоже из Петрограда. К вам собирается. Ну, это, конечно, уже его дело. Прошу в столовую.

Рубасов решительно поднялся.

— Благодарствую, тороплюсь. Не взыщите строго. Дел столько — суток не хватает. И все же я должен сказать: немного не ко времени вернулась ваша наследница. Дружески советую: подумайте насчет отъезда. Предосторожность никогда не бывает лишней.