В метельный январский вечер 1918 года по опустевшей улице медленно двигался человек, напоминавший живой сугроб. Подойдя к зданию с темными окнами, он поднялся на крыльцо и принялся шумно топать ногами, отряхиваться. Старая Лукерья, выглянув в окно, в испуге перекрестилась, потом, узнав одного из своих постояльцев, поспешила отпереть дверь.
Снежные метели бывают и в Болгарии, но разве можно было сравнивать тамошнюю зиму — теплую, мягкую, солнечную — с русской матушкой зимой, известной своими крепкими морозами, пронизывающими насквозь ветрами... Если бы не длинный бараний тулуп — подарок чабанов, кочующих с отарами в болгарских горах, то Христо Балев, пожалуй, окоченел бы в морозном Петрограде. А ведь он не хотел брать в лодку этот огромный тулуп, боясь, что он будет ему помехой в трудном и опасном морском путешествии из Варны к русским берегам. Товарищи, бывавшие в России, посоветовали ему не бросать подарок. Декабрь в Варне напоминал начало весны; на юге России — в Одессе и Севастополе — тоже стояла теплая погода, а вот в Петрограде, куда предстояло добраться Христо Балеву, зима была в разгаре, стужа не щадила тех, кто был легко одет... И, надо сказать, Балеву тулуп здорово пригодился, молодой болгарин не расставался с ним и в доме, плохо отапливаемом сейчас.
Но сегодня, несмотря на спасительный тулуп, Христо Балев изрядно продрог, пока шел от Смольного до своей квартиры. Он мечтал о кружке горячего русского чая возле печки-времянки, где хозяйничала приветливая и сердобольная тетка Лукерья, которую он называл по-болгарски «леля». Еще он думал, что надо будет отстучать на машинке сообщение в Софию о том, как большевики относятся к Учредительному собранию. Товарищи в Смольном ввели его в курс последних важных событий. А в конце разговора один из них как бы между прочим сказал, что вечером устраивается представление для красногвардейцев, и пригласил Балева в театр. Но Христо отказался, сославшись на то, что дома его ждут друзья-интернационалисты, да и старый-престарый «ундервуд»...
Тетка Лукерья, открывшая ему дверь, всплеснула руками. Она была здесь и за уборщицу, и за истопницу, обстирывала своих постоятельцев, грела им чай...
Отряхивая веником снег с тулупа Балева, не переставая сокрушаться, говорила:
— Гляжу, батюшки мои, не человек движется, а снежная гора. Кто, думаю, этот горемыка, небось продрог до костей. Ан это свой... Ну я тебя, родимый, живо чайком горяченьким напою, вот и отойдешь, согреешься.
— Точно така! — сказал Христо Балев по-болгарски и улыбнулся. Это было его излюбленное выражение, которое всем было понятно без перевода.
Однако долго распивать чай и греться у печки не пришлось. На столе он увидел записку. Иван Пчелинцев писал: «Христо, приходи в театр. Не пожалеешь. Тетя Лукерья объяснит, как добраться». Расспросив у тетки Лукерьи дорогу к театру, Христо Балев облачился в тулуп и вышел.
На улице он бросил взгляд на большой особняк напротив с темными зашторенными окнами. Когда ему сказали о представлении, у него мелькнула мысль об актрисе, которая жила в этом особняке: «Интересно, будет ли она?»
* * *
Небольшой частный театр, где прежде выступала любительская труппа, вскоре после революции распахнул свои двери перед красногвардейцами, матросами, рабочими... Для большинства этих зрителей даже такой театр с маленькой сценой, обветшалым занавесом и простыми стульями был невидалью — они входили в зал, охваченные непривычной робостью. Артисты-любители старались вовсю, и благодарные зрители награждали их бурными аплодисментами. Нынешним же вечером, как понял Христо, будут выступать настоящие артисты, среди которых немало знаменитых.
В театре были две ложи, напоминавшие простые загородки, — они предназначались для почетных гостей. В левой ложе расположилась группа мужчин в гражданской одежде. Большинство из них были иностранцы, активно участвовавшие в русской революции. В другой, справа, сидели мужчины и женщины, многие из которых были хорошо известны сидевшим в зале по встречам в штабе революции — Смольном.
* * *
На сцену вышел мужчина в кожанке и громко, словно он выступал на большом солдатском митинге, обратился к залу:
— Товарищи революционные солдаты и матросы, рабочие красного Питера! Разрешите от имени народного комиссариата просвещения приветствовать вас, дорогие новые хозяева нашего рабоче-крестьянского, солдатско-матросского театра.
Читать дальше