Дэвид Ротенберг: Шанхай. Книга 1. Предсказание императора

Макси не шевелился. За свою жизнь он видел много смертей. Многих убил сам. Но к собственной смерти приготовиться не успел. Он посмотрел на свою маленькую мертвую девочку, потом — на свою мертвую любовь. До его сознания словно издалека доносились крики разбегающихся зрителей, но ничто уже не имело значения. Он смотрел на завораживающе острую сталь клинка.

Мальчик-мужчина отвернулся и сбросил шелковый костюм. Раздувшийся от крови капюшон кобры на его спине и ее угольно-черные глаза предрекали скорый конец.

«Какая злость. Какая ярость», — мелькнуло в мозгу у Макси. Он вдруг снова оказался в Индии, ощутил теплую ладонь фермера, направлявшую его руку с ножом так, чтобы надрез на коробочке макового цветка получился правильным.

— Ты видишь, как течет сок? Это выходит его жизнь.

— Как из меня, отец?

— Да, — ответил фермер, — как из тебя, сынок.

Кобра совершила прыжок, и нож глубоко вошел в грудь фань куэй, но взгляд мужчины оставался на удивление спокойным. Убийца дернул нож вверх, услышал, как хрустнула грудина, а затем, надавив на нож и опустив его вниз, вскрыл грудную клетку.

Убийца повернулся к залу. Он понимал, что зрители, должно быть, кричат, но не слышал их, вырезая сердце из груди рыжеволосого фань куэй. Он разрезал его пополам и вонзил зубы в одну половинку. А потом услышал голос. Прозвучавший сначала тихо, голос нарастал. Его друг, его двоюродный брат молил: «Не убивай меня, Лоа Вэй Фэнь! Не убивай меня!»

Он повернулся лицом к ошеломленным зрителям и поднял обе руки. Он не пытался ловить летевшие в него предметы и испытал огромное облегчение, когда пули застучали по его телу и швырнули его на пол, словно сломанную детскую игрушку.

В тот же день, когда Ричард узнал о смерти брата, в нескольких тысячах миль от Шанхая, в месте под названием Виргиния, отверженная, но не сломленная женщина по имени Рейчел Олифант вела белокожего и рыжеволосого сына по проходу маленькой епископальной церкви к первому причастию. Потом Рейчел сидела рядом с сыном Малахи и рассказывала ему об отце — сумасшедшем еврее с огненной шевелюрой, которого звали Макси.

— Моего папу зовут Макси, — проговорил мальчик. — Макси, — повторил он, — это хорошее имя. Хорошее имя для мужчины.

Женщина улыбнулась, глядя на рыжеволосого сына, в лице которого грубые черты Хордунов сглаживали тонкие линии самой Рейчел.

— Да, он был очень хорошим человеком.

— Он умер, мама?

— О нет, Малахи, он жив, — с уверенностью, удивившей ее саму, ответила Рейчел. — Я в этом уверена.

В лицо Сайласа дунуло холодом, и ему показалось, что кто-то назвал его по имени. Он находился на шестом этаже универсального магазина Хордунов на улице Кипящего ключа, который Ричард построил прямо напротив нового универмага Врассунов.

— Вы что-то сказали? — спросил он бухгалтера, с которым они вместе корпели над амбарными книгами.

— Нет, молодой хозяин.

— Здесь холодно, не правда ли?

— Мне так не кажется. Возможно, вы просто простудились.

А потом Сайлас увидел в конце прохода Майло. Его лицо было искажено гримасой боли, по щекам текли слезы. И тогда Сайлас понял с той же безусловной уверенностью, что и Рейчел: та сила природы, которая сошла на землю, чтобы принять человеческую форму Макси Хордуна, прекратила свое существование.

Сайлас посмотрел в окно, и на секунду ему показалось, что на крыше врассуновского магазина он увидел силуэт танцующего человека, силуэт мужчины, на шее которого почему-то был повязан красный платок.

Ричард отметал любые выражения соболезнований и ответил грубым отказом на предложение Врассунов соблюсти шива [60] Шива — в иудаизме: траурный срок, семь дней со дня погребения. Во время шива скорбящим запрещено носить кожаную обувь, работать, стричься и бриться, мыться в теплой воде, стирать и гладить одежду. Скорбящие не выходят из дому и сидят не на стульях, а на полу. по Макси. Он не пожелал проводить погребальных ритуалов — ни иудейских, ни каких-либо других. Тело Макси, доставленное из Чжэньцзяна в Шанхай, похоронили в простом сосновом гробу позади могил двух белых, задушенных маньчжурами много лет назад, когда понадобилось принести жертву, чтобы торговцы наконец-то объединились и выступили единым фронтом.

День похорон выдался погожим и ясным. Единственным, что говорили пришедшие, было: «Макси понравилась бы такая погода».