Виктор Егоров - Конец – молчание

– Фу, черт! – Горин расхохотался от неожиданности, хотя ему и смеяться-то было больно. – Ну и хватка!.. Вот шайтан…

– Не трогай чужую терминологию, Горин! Оставь и нам, бедным, что-нибудь для колорита. Итак?

– Да отцепись. Ничего особенного! Просто ассоциация. Эль Борак, который…

– Хоп! Все ясно. А я-то голову тут себе ломаю! Ну, ладно Горин. Я не злопамятный. Особенно, когда вижу, как ты тут корчишься у меня на глазах. Думаю, будет тебе все же какой-нибудь Эль Борак! Уж не знаю, белый ли, каурый ли и насколько быстро, но оседлаем мы его…

Когда принесли хрустальные стаканы в ажурных подстаканниках («гостевые», – подмигнул Кулиев) и огромный расписной чайник с уже заваренным по всем здешним правилам напитком, когда Нури Алиевич разлил душистый темный чай и сложный орнамент на стаканах заискрился, когда Горин, обжигаясь, сделал несколько глотков и тепло разлилось по всему его телу, только тогда Сергей Васильевич почувствовал, как он устал и как ему хорошо в кулиевском кабинете.

Нури Алиевич был человеком осторожным и храбрым. Такой с бухты-барахты ничего не совершит, не сорвет с места товарища без особых на то причин. С таким легко и приятно делать все – Горин в этом много раз убеждался: и выполнять задания, и разрабатывать собственные операции, и просто медленно, смакуя, пить крепкий сладкий чай.

– Еще? – Нури Алиевич потянулся к чайнику.

– А ты как думал?

Кулиев отодвинул от себя недопитый стакан, тогда как Горин еще плотнее обхватил ладонями свой, то ли греясь, то ли просто волнуясь. Помолчал. Потом начал:

– Значит, вот какое дело… Несколько дней назад ко мне с повинной пришел английский шпион.

Ни один мускул на лице Горина не дрогнул, но Нури Алиевич понял – он в замешательстве. Эффект, к которому Кулиев по-мальчишечьи неосознанно стремился, был достигнут: не каждый день в НКВД, пусть и в Москве, являются сотрудники иностранных разведок!

– Это некто Максим Фридрихович Кесслер, – равнодушным голосом продолжал рассказывать Кулиев. – Бывший царский офицер, служивший в корпусе Баратова, в Персии, и уже много лет работающий в Баку на телеграфе. Вот вскоре после его прихода я тебе и позвонил…

– Т-а-ак… Так-так… А если поподробнее, Нури? – Сергей Васильевич расстался наконец со стаканом.

– В поле зрения нашего уголовного розыска попал тип по кличке «Терьякеш», что значит «курильщик опиума». Он частенько наведывался к нам из Ирана с контрабандой, но засечь его никак не могли. А тут – повезло! Но работники угрозыска – люди умные: не схватили раньше времени, а решили посмотреть, что он будет делать на этот раз. И что бы ты думал?

Нури Алиевич распечатал пачку бакинской «Южанки», своих любимых папирос, и протянул Горину. Но тот, отрицательно покрутив головой, достал «Казбек» и принялся энергично хлопать себя по карманам.

– Все по-прежнему? – Белозубая улыбка высветила и омолодила прокаленное солнцем лицо Кулиева. И сам сделал вывод: – Все по-прежнему…

Затянулись разок, другой, и Нури Алиевич продолжал:

– Так что ж ты думаешь? Ребята из угро зафиксировали два его визита: к Рубену Симоняну, служившему когда-то переводчиком в штабе английских оккупационных войск в Баку, и к Кесслеру. Ни тот, ни другой, по данным милиции, наркотиками не баловались. Чего ж ему от них надо?

Кулиев сделал несколько жадных затяжек.

– Не ясно! Тогда подключили нас. Симоняна до сих пор тщательно проверяем, глаз с него не спускаем, хотя знаем его неплохо. Кесслер же оказался не тем, за кого мы его принимали. Мы знали, что он кадровый царский офицер, но кое-что он скрыл от нас. Теперь это выяснилось. Пока я раздумывал, как действовать, позвонили из проходной и доложили, что явился гражданин Кесслер и хочет сделать важное заявление. Просто, да? Как все гениальное! Жаль только, что нет в этом ни малейшей моей заслуги… Даже решить ничего не успел, а Максим Фридрихович уже сидел передо мной и говорил о своей жизни. А потом я устроил его вот за этим столиком, где мы с тобой чаевничаем да покуриваем, и он все изложил на бумаге.

– Зачем Кесслер был нужен «Терьякешу»?

– Он хотел, чтобы Максим Фридрихович навел справки об адвокате Красовском, проходившем в двадцать втором году по процессу эсеров в связи с диверсией на Сураханском нефтепромысле. Англичане до сих пор не забыли своего агента и хотели, видимо, вновь с ним связаться.

– А почему Кесслер вдруг пришел с повинной?

– Раньше малодушничал, боялся… ЧК! ГПУ! Жалел сынишку и жену, которая все эти годы ничего не знала. Теперь жены нет – умерла несколько месяцев назад. Сын вырос, кончил школу, работает. Вот Кесслер и осмелился. Двадцать лет, говорит, жил в страхе…