Евгений Костюченко: Динамит пахнет ладаном

Наконец у обочины остановился фиакр, из-за полога показалось раскрасневшееся лицо Петра Ивановича, и Захар забрался в карету, укрывшись воротником от взглядов извозчика. Петр Иванович похвалил его за расторопность, а потом сказал, что его письму не может быть дан ход. Больше того, вопреки установленному порядку, это донесение не было занесено в реестр тайной корреспонденции и по прочтении было немедленно уничтожено. «Надеюсь, ты не в обиде», — добавил Петр Иванович. Захар не обиделся. Бумагу можно сжечь, но, если бы потребовалось, он легко бы восстановил написанное, слово в слово. Даже теперь, спустя три года, он помнил каждую строчку того письма, выстраданного бессонными ночами.

«Дорогой друг!

Вам хорошо известно, что я всегда работал по чистейшей совести, старался выполнить все порученное по возможности лучше, и постоянно питал надежду, что в конце концов все-таки найдут меня достойным гражданином отечества и дадут мне моральную поддержку. Я играю довольно опасную роль, и сознание, что в случае несчастия не смогу иметь от Правительства нужную моральную поддержку, меня всегда угнетает. И вот, Дорогой друг, Вы могли бы все эти мои неприятности устранить и дать мне нужную моральную поддержку, если бы Вы мне выхлопотали откуда следует один настоящий заграничный паспорт на мою настоящую фамилию. Сердечно я Вас в этом умоляю, сделайте для меня эту милость. Я буду Вам на всю жизнь глубоко благодарен. Я тогда буду чувствовать себя настоящим человеком и морально успокоенным. И всегда останусь Вам и делу верен. Если же имеются на это материальные издержки, в следующий раз можете отсчитать затраченную сумму.

«Итак, письмо не получит официального хода по инстанциям. Но я могу все устроить и без инстанций, — сказал Петр Иванович. — Только объясни, зачем тебе паспорт? Уж не за океан ли ты собрался?»

Догадка оказалась верной. Захар, как и любой нормальный эмигрант, даже не думал о возвращении в Россию. Особенно после того, как партия террористов перевела его на нелегальное положение. Захар три года отработал слесарем в лондонских доках и неплохо насобачился по-английски. В Америке он не будет глухонемым, как большинство его товарищей. И работу найдет легко. Мечты о вольной и сытной американской жизни кружили ему голову. Но главное — там, за океаном, его не достанут ни враги, ни друзья.

Петр Иванович одобрил его планы. «Ты это заслужил, — сказал он. — Исполнишь последнее дельце — и гуляй на все четыре стороны. Дельце пустяковое».

Тенорок Петра Ивановича чуть дрогнул, выдавая волнение. Захар понял: всё, что сейчас будет рассказано о деле, следует выслушать с особым вниманием.

«Знаешь отель «Де Бад» на Итальянском бульваре? — начал, откашлявшись, Петр Иванович. — Впрочем, не важно. Тебя туда отвезут. Отвезут и привезут, впустят и выпустят, тебе и делать-то почти ничего не придется».

«Фигура мне знакомая?» — осведомился Захар.

«По счастью, нет. А вот ты ему известен, хотя и заочно. Ему многие агенты известны. Имел доступ к картотекам Департамента полиции. Снял копии. А ныне решил заработать капиталец на этих сведениях, вознамерился продать полякам. Есть у них такая организация, «Пролетариат». Головорезы отпетые. С десяток наших агентов числится на их счету — кого нашли с проломленным черепом, кого так и не отыскали. Они, пролетарии эти, врагов забивают насмерть. Это у них вроде автографа. Ежели покойника ломами или молотками покромсало — значит, пролетарская работа».

«Меня стращать не требуется, — сказал Захар. — Вернемся к фигуре. Какая будет моя работа? Тоже — ломиком и молотком?».

«Боже упаси! — Петр Иванович перекрестился всей ладошкой, по-католически. — Работа будет чистая. Фигура сносится с поляками через своего агента. Поляк тот имеет к фигуре прямой доступ. Условный знак для швейцара — пригласительный билет на вечер Франко-Русского салона. Вот такой».

Петр Иванович передал Захару конверт.

«Тебе только швейцара пройти. Камердинер будет в отлучке. На этаже больше никого. Работай спокойно».

«Если не ломик и молоток, тогда что же?»

«Самоубийство. Вот тебе револьвер системы «веблей». Точь-в-точь такой, какой фигура всегда держит при себе, в халате».

Захар переложил револьвер к себе в карман, предварительно убедившись, что его барабан заполнен патронами.

«Их превосходительство давеча в казино изрядно поиздержались, — сообщил Петр Иванович. — Я так полагаю, что более подходящего момента и не найдешь. Долги, расстроенные чувства, тоска да похмелье — хоть стреляйся».