Альфред де Виньи - Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII

— Вы не будете раскаиваться, прекрасно, но мне-то каково? — молвил с горечью король.

— Сын божий подает вам пример, государь. С этим образцом всех совершенств мы и сообразовали свои поступки; и если памятник над священными останками вашей матушки еще не воздвигнут, бог мне свидетель, что мы откладывали эти работы из страха разбередить ваше сердце, напомнив вам о ее кончине. Но да будет благословен нынешний день за то, что вы разрешили мне заговорить об этом! Я сам отслужу первую мессу в Сен-Дени, когда прах ее будет туда перенесен, если только провидение дарует мне на это силы.

При этих словах недовольное лицо короля стало несколько приветливее, и кардинал, рассудив, что уговоров достаточно, неожиданно решил сделать смелый маневр и открыто напасть на врага. Итак, продолжая пристально смотреть на короля, он холодно сказал:

— Так вот почему вы дали согласие на мою смерть?

— Я? — переспросил король. — Вас ввели в заблуждение; я слышал, правда, о заговоре и хотел даже кое-что посоветовать вам; но я не отдавал никаких приказаний, направленных против вас.

— Заговорщики утверждают иное, государь; впрочем, я обязан верить вашему величеству и весьма рад, что люди ошиблись. Но что вы соизволите посоветовать мне?

— Я… мне хотелось откровенно сказать вам, чтобы — это, конечно, между нами, — чтобы вы остерегались герцога Орлеанского…

— Неужели? Мне, право, трудно этому поверить: вот письмо, которое он только что прислал мне для передачи вашему величеству; и, судя по этому письму, он виновен прежде всего перед своим государем.

Удивленный король прочел следующие строки:

Государь.

Я в отчаянии оттого, что вновь нарушил верность, коей обязан вашему величеству; я умоляю вас милостиво принять тысячи моих извинений, а также выражение покорности и раскаяния.

Ваш всепокорнейший подданый Гастон.

— Что это означает? — вскричал Людовик. — Неужто они посмели восстать также против меня?

— Также — повторил про себя кардинал, кусая губы. — Да, государь, и против вас также, — продолжал он громко, — если верить вот этой бумажке.

Тут он вынул из деревянного футляра свиток пергамента и развернул его на глазах у короля.

— Это не что иное, как договор с Испанией, и, кстати, сказать, я не думаю, чтобы ваше величество давало согласие на его заключение. Здесь имеется двадцать статей, составленных по всем правилам. В них все предусмотрено: крепость, отдаваемая в залог, число войск, помощь людьми и деньгами.

— Предатели! — возбужденно вскричал Людовик. — Их необходимо задержать; мой брат отрекся от заговорщиков и раскаялся, но прикажите арестовать герцога Буйонского.

— Слушаю, государь.

— Это будет нелегко, ведь он находится под защитой итальянской армии.

— Головой ручаюсь за его арест, государь; но нет ли других виновных?

— Кто же?… О ком вы?… Сен-Мар? — запинаясь, спросил король.

— Вот именно, государь.

— Понимаю… но… мне кажется, можно было бы…

— Выслушайте меня, — неожиданно воскликнул Ришелье громовым голосом, — с этим необходимо покончить, и сегодня же. Ваш фаворит открыто выступил во главе своих приспешников; выбирайте между им и мною. Выдайте ребенка мужчине, или мужчину ребенку, середины быть не может.

— Но… чего же вы потребуете, если я предпочту вас? — спросил король.

— Головы Сен-Мара и головы его советчика.

— Никогда… Это немыслимо! — проговорил король с ужасом, впадая в ту же нерешительность, что и во время разговора с Сен-Маром о Ришелье. — Он мой друг точно так же, как и вы; при мысли о его смерти сердце мое обливается кровью. И почему вы не могли ужиться с ним? К чему эти распри? Они-то и довели его до крайности. Вы повергаете меня в отчаяние: и вы и он делаете меня несчастнейшим из людей!

Говоря это, Людовик закрывал лицо руками и, быть может, даже лил слезы; но непреклонный министр следил за ним, как следят за жертвой, и безжалостно, не дав королю ни минуты передышки, воспользовался, напротив, его смятением.

— Так ли вы выполняете заповеди господни, преподанные вам устами вашего духовника? — спросил он суровым, холодным тоном. — Вы сказали мне однажды, что церковь ясно повелела вам сообщать вашему первому министру все, что затевается против него, но я ничего не слышал от вас о готовящемся на меня покушении. Только благодаря вмешательству более надежных друзей, я узнал о заговоре; да и сами заговорщики по наитию свыше предались в мои руки, дабы покаяться в своих прегрешениях. Только один из них, и притом самый закоренелый и самый ничтожный, еще продолжает упорствовать; это он все верховодит, это он предает Францию чужеземцам, уничтожает за один день плоды моих двадцатилетних трудов, поднимает гугенотов на юге страны, призывает к оружию все сословия, воскрешает уничтоженные прерогативы и разжигает, наконец, восстание Лиги, подавленное вашим отцом; ибо, можете не сомневаться, это она поднимает против вас свою голову. Готовы ли вы к бою? И где ваша палица?