Альфред де Виньи - Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII

— Я все равно буду его любить, — ответила Мария. — Пока он жив, я принадлежу ему.

— Но пока я жива, — твердо сказала королева. — я буду противиться вашей склонности.

При этих последних словах дождь и град с силой обрушились на балкон; воспользовавшись непогодой, королева быстро встала и вернулась в свои покои, где ее уже ожидали герцогиня де Шеврез, Мазарини, госпожа де Гемене и польский воевода. Королева подошла к ним. Мария встала в отдалении, возле завешенного окна, чтобы скрыть свое заплаканное лицо. Ей не хотелось принимать участие в светском разговоре, но некоторые слова привлекли ее внимание. Королева показывала принцессе де Гемене бриллианты, только что полученные из Парижа.

— Что до этой короны, она не моя, — говорила она. — государь заказал ее для будущей польской королевы; еще неизвестно, кто ею будет. — И, повернувшись к польскому послу, она спросила: — Мы видели вас верхом, князь, куда вы направлялись?

— К герцогине де Роган, — ответил поляк.

Вкрадчивый Мазарини, пользовавшийся любым случаем, чтобы проникнуть в чужие тайны и оказаться полезным, благодаря вырванным признаниям, подошел к королеве.

— Как кстати мы заговорили о польской короне, — сказал он.

Мария не вынесла этого намека и сказала находившейся поблизости г-же де Гемене:

— Разве господин де Шабо польский король?

Королева услышала слова Марии и обрадовалась ее невольному порыву досады. Желая подзадорить свою любимицу, она одобрительно отнеслась к последующему разговору и сделала вид, что поощряет его.

— Нелепее брака быть не может! — воскликнула принцесса де Гемене. — А ведь нет возможности отговорить ее. Неужели мадемуазель де Роган, гордячка, которая отказала графу Суассонскому, герцогу Веймарскому и герцогу Немурскому, станет женой простого дворянина! Какая жалость, право! Куда мы идем? Страшно подумать.

Мазарини спросил, на что-то намекая:

— Как! Неужели это правда? Любовь при дворе? Настоящая глубокая любовь? Кто этому поверит?

Между тем королева, как бы играя, открывала и закрывала ларец, в котором лежала новая корона.

— Бриллианты идут только к черным волосам, — молвила она. — Ну же, Мария, дайте вашу головку… — И добавила: — Корона вам удивительно к лицу.

— Можно подумать, что она заказана для принцессы, — подтвердил Мазарини.

— Я готов отдать капля по капле всю свою кровь, лишь бы она осталась на этой головке, — сказал польский воевода.

Мария по-детски улыбнулась сквозь слезы, которые еще блестели у нее на глазах, и эта улыбка была подобно солнцу, проглянувшему после дождя; но она тут же сильно покраснела и выбежала из комнаты.

Послышался смех. Королева проводила ее глазами, улыбнулась, протянула польскому послу руку для поцелуя и удалилась, чтобы написать письмо.

Однажды вечером под Перпиньяном произошло нечто неожиданное. Было десять часов, и все спало. Осаждавшие действовали вяло, атаки почти приостановились, лагерь и город пребывали в оцепенении. Испанцы обращали мало внимания на французов, ибо пути сообщения с Каталонией были свободны, как в мирное время, во французской же армии всех снедала тайная тревога — предвестница важных событий. Однако с виду все было спокойно; слышались лишь мерные шаги часовых, и в ночном мраке поблескивали красные огоньки их дымящихся ружейных фитилей. Вдруг зазвучали трубные сигналы мушкетеров, легкоконных отрядов и отрядов тяжело вооруженных всадников, и почти одновременно раздалась команда «на коня!» . Караульные закричали «к оружию!» — и сержанты с зажженным факелом в одной руке и с пикой в другой стали обходить палатки, чтобы разбудить солдат, построить их и пересчитать. Длинными вереницами потянулись люди; в суровом молчании проходили они по лагерю и занимали предназначенное им место в строю; слышался стук их тяжелых сапог, а цоканье копыт говорило о том, что и кавалерия производит тот же маневр. По прошествии получаса шум утих, факелы погасли и снова наступила тишина; но войска находились теперь в боевой готовности.

Одна из крайних палаток лагеря, освещенная изнутри огнем факелов, блестела в темноте, как звезда; вблизи можно было хорошо рассмотреть эту прозрачную белую пирамиду; на ее холщовых стенках четко вырисовывались силуэты двух людей, ходивших взад и вперед. Снаружи ожидали несколько всадников на конях; в палатке находились де Ту и Сен-Мар.