Юрий Иванов-Милюхин - Казачий дух

— Так будет всегда, пока мы не докажем этим неразумным, что они не правы.

— Ты долго над подвигом думал? — развернулся лицом к капитану его собеседник.

— Наше наступление затягивается, — передернул плечами тот. — В береговых войсках к такому проститутству не привыкли.

— У нас тоже укрепзоны всегда брали с кондачка. Но у меня к тебе вопрос, что ты сможешь сделать один?

— Попробую навести шороху, а вы тем временем будете на подхвате.

— Мы и сейчас в полной боевой.

Капитан затянул пояс потуже, поменял опустевшую коробку с патронами на набитую под самую крышку и закинул пулемет за спину:

— Гвардейцы лупят из подствольников по мешкам с песком, и гранаты не докидывают до окон, а надо, чтобы те и другие средства поражения живой силы противника взрывались в комнатах дома. Это не просторный двор, где можно укрыться за каждым бугорком, — веско сказал он, брови у него нахмурились еще больше. — Короче, я попытаюсь прорваться к самой активной точке, а ты постарайся прикрыть меня огнем из всех стволов.

— Теперь понял, — десантник приподнялся на локте, в глазах у него появился непривычный блеск. — Поосторожнее там, капитан, мне показалось, что ты мне чем-то симпатичен.

— Да и ты нормальный кореш. Подбрось-ка еще парочку "лимонок", чтобы волна была покруче, — морпех подцепил одну из гранат, переданных ему, за кольцо указательным пальцем. Не глядя на собеседника, буркнул. — Майор, мы с тобой еще побалуемся чистым спиртиком. Но только нашим и неразбавленным, а не паленой кавказской водкой.

— Принято к сведению, братишка…

Взрывы в середине дома раздались один за другим, в шуме боя они прозвучали едва слышно. Но после третьей гранаты, заброшенной капитаном в следующее окно, в комнатах рвануло так, что, показалось, приподнялась крыша всего строения. Наверное, она попала в ящик с боеприпасами, и они тут-же сдетонировали. Наступила тишина, которая бывает тогда, когда приходит понимание, что противник повержен и остается лишь пленить оставшихся в живых. Майор приготовился дать сигнал к последнему штурму, он машинально пробежался рукой по карманам бронежилета, проверяя, все ли на месте. Иностранные корреспонденты, освобоженные десантниками, и лупившие из своего оружия по оконным проемам без перерыва, подползли к нему поближе. Было видно, как не терпится им рассчитаться с боевиками за свои унижения, и как хочется побыстрее встретиться с ними с глазу на глаз, чтобы высказать все, что думают о них. Но майор сердито замахал руками:

— Назад, мать вашу так и этак, чтобы духом вашим тут не пахло, — он погрозил недавним узникам автоматом. — Журналистов здесь не хватало, да еще иностранных.

— Господин майор, мы имеем к Шамилю Басаеву свои претензии, — дерзко крикнула госпожа Натали Трепоф, она больше других старалась вслед за майором продвинуться поближе к дому.

— У нас почти у каждого есть вопросы к этому человеку, — сказал, как отрезал, десантник. — Вот на суде их и предъявим.

— Этот иуда до суда еще должен дожить.

— Никуда он теперь не денется.

Радист, находившийся рядом с командиром, поправил наушники и развернулся к иностранцам, губы у него вытянулись в одну линию:

— А не доживет, туда ему и дорога, — с издевкой процедил он.

В этот момент из одного из окон, из которого валил густой дым, показалось полотнище белого флага. Боевики на подворье побросали оружие и упали на колени, упираясь лбами в землю. Майор подождал еще немного, пока последний из них не задрал кверху тощую задницу. Неприглядный вид врага, недавно такого грозного, вызвал у многих гвардейцев громкий смех, он прокатился по всему периметру двора и вернулся назад, уже в виде снисходительных усмешек. Русский человек никогда не был злопамятным, наверное, это была одна из причин, по которой Россия со дня своего основания непрерывно прирастала новыми землями. Но воины аллаха, оставившие во дворе оружие, ошиблись, их соплеменники в доме призывали противника всего лишь к переговорам. Ошибка обернулась против них самих, к молящимся поспешили гвардейцы, отсекая их от стен. Майор поднялся во весь рост и направился к дому, сложенному из отборной сибирской лиственницы. Пальцы правой руки у него лежали на спусковом крючке автомата, а левую он не снимал с пряжки со звездой, ослепительно сверкающей в лучах утреннего солнца. Он не стал, зная коварный характер горцев, расставаться с оружием, готовый в любую минуту пустить его в дело. За ним заторопился радист с рацией за спиной.