Владимир Короткевич - Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды

В другом нефе комнаты попадались реже: видимо, каждые двери вели в несколько покоев. Там, где двери были открыты, удавалось разглядеть, что жилища здесь богатейшие: висели на стенах ковры, серебряные зеркала, на маленьком наборном столике за одними дверями Юрась заметил большие, очень богатые шахматы.

Прошли и тронный зал, скупо освещенный двумя каминами, десятком факелов и верхним светом через узкие окна. Стены здесь были белёные, разорванные кое-где гранитными неоштукатуренными глыбами. Сделано было это для красоты: ровная, белая поверхность, а на ней, пятнами неровной формы, — серые, кровавые, зеленоватые бока камней. Тут и там эта красота была завешена старыми коврами и нездешними гобеленами. На них висело оружие.

— Схватить бы, — шепнул Роскаш.

— Ну и дурак, — прошелестел цыганистый. — Всем известно: клинки здесь прикреплены к ножнам. Чтобы не хватались за оружие в присутствии короля, если ссориться начнут.

Трон белой кости, окованный золотом, стоял в другом конце зала. Две железные статуи охраняли его с двух сторон: волк и орёл.

У стен лавы, укрытые чехлами из сукна и мехов и лавы-рундуки со спинками. Из одной такой лавы служка, откинув сиденье, доставал сейчас серебряные и золотые кубки, длинные столовые ножи — в каждом дюймов пятнадцать, — ложки и прочее. Во время больших приёмов к этим лавам приносили и ставили буквой «П» столы.

У цыганистого, увидевшего такое богатство, заблестели глаза. А Богдан даже внимания не обратил. Глядел на резные спинки лав. За столами сидели люди в богатых одеждах, чокались большими кубками и кружками, вгрызаясь в окорока и оленьи сёдла.

— Богато жрут, — проглотив слюну, сказал он.

— Заткнись! — рыкнул Пархвер.

Маленькие, страшно маленькие, шли они залом. Потолки были безмерно высокими, куда выше недосягаемого дневного света из окон. Настолько выше даже его, что безнадёжно терялись во тьме. Кружилась голова при случайном взгляде вверх.

Мрачно блистал над троном серебряный овал с вписанным в него прямым шестиугольным крестом — старой, ещё с времён Волчьего Хвоста [58], эмблемой этих земель. Языческой ещё эмблемой, которую оставили за сходство со знаком Креста.

— Эва... глянь, — сказал Акила Киёвый, — эва... Юрий святой.

Ещё выше креста, уже почти в полной тьме, возносился над всеми, угрожал мечом и прикреплённым к стременной петле копьём железный, покрытый потемневшим серебром конный великан, всеобщий Патрон.

— Н-ну, воронье мясо, — произнес со смехом Пархвер. — Быстрей, холеры. Вам и Юрий не поможет... Могу вам под конец чудо показать. А ну, ты, лысый, задница святого Петра, иди на княжеское место.

Жернокрут колебался.

— Иди-иди. Убивать не буду.

Мирон медленно пошёл. Перед княжеским местом пол зала немного, на три-четыре узкие ступеньки, поднимался. Жернокрут ступил на первую, вторую, третью... И тут произошло нечто такое, от чего можно было поседеть. Гулкий, металлический, страшной силы лай забился о стены, взорвался под потолком.

Встопорщив железные, похожие на перья, космы загривка, широко раскрывая пасть, рычал, лаял железный волк. Медленно вздымались крылья орла.

Жернокрут кубарем скатился вниз, побежал к остальным. Лай смолк, и от внезапной мёртвой тишины зазвенело в ушах.

— И железо на вас лает, — оскалил зубы Пархвер. — Потому что каждому своё место. И никакому человеку без позволения выше первой ступеньки не идти, и вперёд не бросаться, и место своё знать... Ну, скорей, скорей!

Молча потянулись они коридором первого восточного нефа.

— Что будет? — очень тихо спросил у Юрася тот, кого он называл Иосией.

— Боюсь, конец, — ответил Братчик. — Иначе бы он нам этого тайного средства от покушений не показал. Ты слыхал когда-нибудь об этом?

— Нет.

— И я нет. Всё, значит, уже решено.

Они шли в мрачной тишине. Трепетали огни факелов.

— Руки связаны, — вздохнул Братчик. — Не думал я, что таким скорым будет конец.

Иосия промолчал.

...Они поднялись по крутой лестнице и вошли в зал суда.

— Никифор, — сказал Пархвер. — Иди к войту, возьми у него ключи от пыточной и каменных мешков.

— Не нужно, — вдруг произнёс мягкий, весьма богатый интонациями голос из угла. — Отдохни, сын мой Никифор. Я схожу сам. Мне нужно увидеть войта.

Никто не заметил, что в тёмном углу за столом сидел над свитком Флориан Босяцкий, и потому все вздрогнули от неожиданности.

Тайный рыцарь Иисуса набросил на голову капюшон и не пошёл, а поплыл к выходу.