Владимир Короткевич - Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды

— Бу-удет.

Саваоф достал из-под лавы «бусло» [147]. Усмехнулся:

— Ишь, снова отлила немного в белое тесто. Это же такой продукт перевести!

— А хватит вам глаза залить, — нарочито злясь, сказала Мария. — Это же надо, прячутся за бутылкой этой, как зайцы за пнём, да ещё и мало им. Хватит! Травничком допьёте. Угощайся, гостенька. Чтоб уже и сыт и пьян. Всего хватит. Всё у нас есть. Вон как Никола святой с женой приходит, так жена и саночки с собою в гости тащит. Загодя. Чтобы, значит, домой отвезти... А тебя и напоим, и уложим, и, как по обычаю белорусскому надлежит, в постель ещё чарку тебе принесу.

— Вот забалаболила, — с любовью произнес Саваоф. — Слышишь, кум? Да ты не тарахти, Марыля. Ты капусту подавай... Ну, с прибытием, сынок.

Выпили. Захватило дух. Стали закусывать. Марыля принесла горячий горшок.

— Подъешь, батюшка, вдосталь.

— А ну, под капусту.

Они ели. Марыля подливала, подкладывала, расстилала у Юрася на коленях рушник, глядела на него печально, подперевшись рукою.

— Рассказывай, — велел чуть позже Саваоф. — Как там на моей земле белорусской? Сам знаю, паскудно так, что горше быть не может, по вине лютых пастырей этих, но ты рассказывай, говори.

И Христос рассказал. Про всё. Про голод и жульничество, про обман, угнетение, подлость, ханжестно и убийства совестливых. Про дело веры и святую службу, про дикое унижение честных и зажимание рта, про бесстыжую лесть и высокое мужество, про ярость и мятеж, про невыносимую боль и высокую печаль, про всё, о чём мы уже знаем.

...Плакала Марыля, когда он кончил, а сам он сидел, закрыв ладонями лицо.

Саваоф высморкался в белую тряпицу, покивал головою, налил Христу водки в здоровенный кубок вместо чарки и сказал глухо:

— Выпей. Тебе теперь вот так и надо лупануть. Запьёшь тут от такой жизни. Выпей. Плюнь, сынок. Ну что ты с ними сделаешь, если они там на земле дурни, болваны ошалелые. Выпей. Молодые они ещё, люди. Глупые пока что.

— Так что же, и за таких гибнуть?

— Выпей... Выпил?.. И за таких, сынок... И за таких, какими они будут.

— Какими?

— Смотри.

И Саваоф широко распахнул окно.

В разрывах облаков всё чаще и чаще видно было землю. И вот вся она открылась глазам. В аквамарине океанов, где плавали большие рыбы, в зелени пущ, где, нетронутые, непуганые, ходили олени и мирные зубры.

В золоте нив и платине северных рек, в серебряной белизне бескрайних садов.

Аисты парили над богатыми сёлами, и каждое село было как пахучий букет. Земля, вся прибранная, чистая до того, что на ней невозможно было найти ни единого стебля пырея, ухоженная до того, что её можно было обойти босиком, нигде не порезав ног, эта земля дымилась от сытости и удовольствия, на глазах толкая вверх злаки и деревья. Золотые пчёлы жужжали в шапках лип. Всюду были достаток и зажиточность, всюду — бесконечные следы приложенных к делу человеческих рук.

И вот явилась перед глазами Братчика та земля, по которой он ходил и с которой пришёл. Он узнал некоторые старые дома, старательно ухоженные, нерушимо сохранённые людьми. И земля эта была прекрасной, как и тогда, но вместо хат, похожих на хлевы, возникли дома из смолистой сосны и камня, и новая повсюду бурлила жизнь. Она была красивее всего, что он видел сквозь облака. Большие коровы, которых никто не убивал, мирно жевали жвачку и пахли молоком. Кони, которых никто не бил, ходили по густо-зелёным лугам и смотрели на мир человеческими глазами. Люди, которых никто не обманывал, не грабил и не обижал, работали на полях и пели.

Города были — чудо совершенства, и даже среди полей кое-где стояли голубые, дивной красоты дворцы и башни.

Ободранная и несчастная при нём, ограбленная воеводами и войтами и хищными набегами чужеземцев, она простиралась перед ним в нетленном сиянии вечной красоты. Мудрая, трудолюбивая, богатая, возлюбленная. Родина!

И разносились над ней песни, и долетали с неё голоса. Звучала, как музыка, нежная и твёрдая, прекрасная, вечная, бессмертная белорусская речь.

И мужицкий Христос заплакал. И слёзы покатились по его щекам. А над ним легковесно, с разлета крутясь через голову, звонили, мелодично смеялись, ликовали колокола.

Прямо над головой человека, который спал и плакал во сне, прозвучал дикий удар в бок ленивого и неподвижного замкового колокола. Звериный рык, рёв демона, которого пытают. Содрогнулась земля.

Ещё удар. Ещё... Ещё...