Роже Нимье - Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

— Я тотчас же вас узнал, Арамис, — заметил д'Артаньян.

— Нет, правда? А почему?

— Потому, что вы так умело скрылись.

— Оставался еще Портос. Как вы понимаете, д'Артаньян, Портоса в штабе не спрячешь. Арамиса или, предположим, меня можно еще спрятать в толпе. Арамис уподобится сонету, а я—басне. Но Портос — это уже эпическая поэма. Он чересчур огромен для маскарада.

— Поэтому меня и назначили в боевые порядки, — заметил великан.

— Не было нужды давать ему указания. Мы знали: потренировав два-три часа в сражении руку, Портос набросится на самое лакомое блюдо.

— На пехоту Фуэнтеса.

— А вы, д'Артаньян, будете неподалеку.

— Пока вы были одни, вас могли убить. Но коль скоро рядом очутился Портос, нелепо было ожидать этого.

— В самом деле, — простодушно заверил Портос. — Если б вас, д'Артаньян, убили, я б перерезал всю армию.

— Но, дорогие друзья, почему вы считаете, что я не должен был умереть?

Арамис ответил первым, голос прозвучал мягко, но решительно:

— Потому что у вас нет оснований устраивать нам такую шутку.

Портос, который для ясности мысли только что прикончил еще один графин с вином, отозвался вторым:

— Нельзя предвосхищать созревание вин в Шампани.

Наконец, взял слово Атос:

— Дорогой мой, потому что я не хочу этого. Д'Артаньян обвел взглядом всех по очереди, всех, вплоть до Планше, который тоже сыграл свою роль в комедии. В этот момент он был невероятно поглощен сооружением торта из вареных в сахаре фруктов.

Арамис созерцал свои ладони. В пылу сражения он сломал ноготь на безымянном пальце левой руки, и это, казалось, сильно его огорчало.

Портос хрупал утиную ножку, которая не поддавалась.

Лишь Атос смотрел на д'Артаньяна.

— Я умираю от голода, — сказал д'Артаньян. — Надеюсь, этот дуралей Планше запасся сыром.

Появился сыр.

Д'Артаньян приналег на него со старанием. Портос вздохнул, как это бывает с человеком, избежавшим большой опасности, реальных размеров которой он вначале себе не представлял.

— Планше!— крикнул он.

— Сударь?

— Предупредил ли ты трактирщика, что сражение будет выиграно за несколько лье отсюда?

— Да, сударь.

— Ну и что он сказал?

— Что доставит лучшее бузи из своих погребов.

— Планше, ты очень догадлив. Планше не возражал.

Внезапно послышался грохот приближающейся кареты. Казалось, будто сам дьявол в образе черного кота мчится в этой карете, влекомой тиграми.

Четверо друзей подняли носы над тарелками.

Из кареты явился маршал Пелиссар с рукой на перевязи.

Лицо великого воина сияло бледностью победы.

Здоровой рукой он подал знак д'Артаньяну.

Д'Артаньян подбежал.

— Дорогой друг, я явился не для того, чтоб помешать вашей пирушке. Но я принес вам новость.

— Новость?

И д'Артаньян весь затрепетал, как если б с ним заговорили о Мари де Рабютен-Шанталь.

— Да. Схвачен некий человек, слонявшийся по полю битвы.

— Кто же это такой?

— Жалкая личность.

— Его имя?

— Тюркен.

— Что с ним сделали?

— Сперва повесили как шпиона.

— Выходит, прекрасная Мадлен стала теперь вдовой?

— Нет.

— Мой дорогой маршал, ваш могучий разум изобретает немало такого, что приводит в замешательство. Так значит, Тюркена повесили, но госпожа Тюркен вдовой от этого не стала?

— Я проходил мимо и глядел вверх. Вы знаете, у меня есть такая привычка…

— И?..

— Но это между нами, — сказал Пелиссон, понизив голос. — Смотреть в небо для меня становится манией…

— Итак, вместо ангела вы заметили Тюркена, который дрыгал ногами в воздухе.

— И велел спустить его на землю.

— Чувство жалости в вас победило.

— Ничего подобного. Любопытство. Я подверг его допросу.

— И что ж он вам открыл?

— Что Ла Фон сбежал от него, пока он спал, прихватив с собой его часть добычи.

— Выходит, договор тоже?

— Да, договор в руках этого изменника.

— Ну а он сам?

— Нашел убежище в Пфальце при дворе маркграфа, человека, известного в Риме своим распутством.

— Итак, никакой надежды?

— Мой дорогой д'Артаньян, вы меня огорчаете. Вы обратили внимание, с каким блеском я выиграл эту битву?

— С величайшим. Всю честь победы вы приписали герцогу Энгиенскому.

— Покойный король просил меня об этом. Неужели вы, видя меня лицом к лицу с врагом, подумали, что я отступлю, получив известие, что Ла Фон нашел себе где-то убежище?

— Да, но что ж нам все-таки делать?