Роже Нимье - Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

— Печенье — это печенье.

— Это смесь миндаля, сахара, яичного белка и лимона.

— Вот именно.

— Не угодно ли попробовать, сударь, хоть штучку?

Планше протянул одну из печенинок мушкетеру, который поспешил отклонить от себя эту честь.

— Что скажет нам суд, — продолжал Планше, — если мы углубимся в этот предмет? Во-первых, он нам скажет, что мы имеем дело с орехами вместо миндаля.

— С орехами. О!..

— И потом, это белки из утиных яиц, а вовсе не из куриных.

— Из утиных! Черт побери, мой друг, узнай королевский судья об этом…

— Кроме того, в сахар подмешана мука.

— Мука? Не далее как вчера кардинал мне сообщил…

— И наконец… — и тут Планше воздел указательный палец. — Наконец, лимон, сударь, — это вовсе не лимон. Это самый обыкновенный апельсин.

Обращаясь к виновному, д'Артаньян напустил на себя как можно больше серьезности:

— Его преосвященство сказал мне: он полагает, что колесование применяется чересчур редко.

— Смилуйтесь, монсеньер! Моя жена ждет ребенка и…

— Выходит, ты не ограничился порчей товара, ты принялся еще и за жену? Теперь бедняжка родит, несомненно, такого же негодяя, как ты. Как считаешь, Планше?

— Я полагаю, сударь…

— Не придется ли мне потолковать на этот счет с королем? Его величество очень строг во всем, что касается миндального печенья.

Растолкав зевак и сопровождаемый Планше, д'Артаньян удалился с ярмарки.

— Что скажешь, Планше?

— Что скажу? Как я уже имел честь объяснить вам намеками, сударь, я торговец сластями. Но дело это тонкое: тут все время приходится угождать клиенту чем-то новеньким. Не можете себе представить, как люди порой капризны.

— Из чего следует…

— Из чего следует, что я отправился на юг, чтоб запастись товаром. Эти черти южане несравненны по части сластей.

— Причем этот мошенник-торговец во внимание, конечно, не принимается.

— Ну он пока поутихнет. Я надолго отбил у него охоту…

— Как же там без тебя твоя лавочка?

— У меня есть приказчик.

— И это все?

— Есть еще жена.

Вид у Планше был такой потерянный, что д'Артаньян, пытаясь скрыть улыбку, положил руку ему на плечо.

— Как, ты женат?

— Вы разбередили мою рану.

— Незаживающую рану?

— Вот именно. Мои соседи считают, что я слишком терпим к друзьям моей жены.

— Вот как!

— Впрочем, сударь… Черт бы побрал все это с потрохами! Я всегда был общительным человеком.

— Значит, ты полагал, путешествие по югу с накладной бородой излечит твою рану.

— Да. И потом…

— Потом?..

— Потом у меня были еще два шурина.

— Целых два?

— Оба ленивые, дальше некуда. Оба жили у меня. Чем больше они ели, тем тощее становились. И недовольство, недовольство все время…

— Я вижу, ты, в конце концов, не на шутку взъярился. Планше так глянул на д'Артаньяна, словно у него в душе полыхнуло адское пламя.

— Ну так что с шуринами? Ты почему-то изъясняешься о них в прошедшем времени.

— По правде сказать, сударь, после того, как я высказал им все до конца, один из них еще шевелился.

— А второй?

— Второй-то и был самым главным бездельником. Планше вздохнул. Д'Артаньян отозвался вздохом.

— Ты полагаешь, климат Прованса пойдет тебе на пользу? Но стражники, чиновники, гонцы, которые прибывают из Парижа…

— Ах, сударь, вы, видно, что-то знаете и явились меня предупредить…

— По правде говоря, нет. Но я явился, быть может, тебя спасти.

— Спасти?

— Видишь ли, ты служил в королевском Пьемонтском полку.

— Благодаря господину Рошфору, который устроил меня туда сержантом.

— Ты знаешь итальянский?

— Все диалекты, сударь. Это необходимо, чтоб командовать этими подлецами.

— Как ты насчет того, чтоб прогуляться в Рим?

— Говорят, памятники там что надо. Однако когда вернемся,,,

— Когда мы вернемся, кардинал мне ни в чем не откажет. Одним шурином больше, одним меньше, какая для него разница.

Физиономия Планше мгновенно прояснилась. Он сорвал с себя фальшивую бороду и побежал отыскивать свое имущество. Он был счастлив, что нашел скакуна, достойного носить его пожитки на своей спине — выражение чисто метафорическое: наш обладатель кондитерских секретов запасся превосходной, хоть и низкорослой испанской лошадкой.

Д'Артаньян поздравил себя с успехом: эгоизм перемежался в его душе с чистой радостью встречи.

Эгоизм — потому что владеющий итальянским языком провожатый придется ему очень кстати, о чем витающий в высоких государственных сферах кардинал не соблаговолил позаботиться.