Мюло искал в напитках виноградных лоз особого утешения. В иные, не обремененные занятиями дни ему доводилось снять пробу с двадцати бутылок, просмаковать с дюжину кувшинов, откупорить и опорожнить не менее четырех других вместилищ отборнейшего вина с целью не утратить вкуса к напиткам. Совершаемые к вящей славе Господней великие труды кардинала давали господину Мюло досуг для этого.
Что касается Ла Фолена, то он был мастер на все руки и заменял его преосвященству и привратника, и секретаря, и телохранителя, и шпиона, когда в том возникала необходимость.
Если кто-то желал получить аудиенцию у первого министра, он искал ее у Ла Фолена. Тот был крайне учтив, но многословием не отличался. Зато отличался большим дородством, обойти его было трудновато. Стоило совершить маневр, как он вновь возникал перед вами, такой же огромный, неприступный и учтивый.
Содружество Ришелье и Ла Фолена позволяло одному распоряжаться по своему усмотрению Францией, другому — делать то же самое с обедом.
Поскольку возводимое Ришелье здание гражданского и военного устройства было завершено, Ла Фолену угрожала эпоха праздности. Но он восполнил потерю прилежными наблюдениями за приготовлением кардинальского бульона.
Вот уже три года, как Ла Фолен делил стол с величайшим министром своего времени. Он уплетал пулярок, в то время как кардинал довольствовался отваром из них.
Результат не замедлил сказаться: вес Ла Фолена исчислялся двумястами тридцатью фунтами. Само собой разумеется, д'Артаньян опередил его на пути к кардиналу на двадцать шагов.
Ришелье поднял на мушкетера свое бледное лицо, отослал знаком Шарпантье, секретаря, и принялся рассматривать д'Артаньяна, как бы сопоставляя воспоминания с реальностью, вернее с тем мгновением, которое уже претворялось в будущее.
Мушкетер не дрогнув выдержал этот взгляд — атаку интеллектуальной кавалерии своей эпохи.
— Вы д'Артаньян?
— Это честь, что ваше преосвященство помнит меня.
— Я мало сплю и потому мало что забываю. Д'Артаньян поклонился, приняв, однако, тотчас же
полную достоинства позу.
— Вы все тот же?
Брови д'Артаньяна вздернулись при этом вопросе.
— Мне хотелось узнать, по плечу ли вам опасные путешествия?
— Опасные, монсеньер? Брови д'Артаньяна вздернулись в три раза выше.
— Что же вы не отвечаете?
— Поручение, монсеньер, всегда поручение. Опасность является после, если это угодно Господу.
— И вы не пытаетесь уйти от опасности?
— Это опасность уходит от меня.
Истинно гасконское хвастовство вызвало у кардинала улыбку. Он отхлебнул глоток того самого бульона, материальную суть которого предоставлял Ла Фолену, довольствуясь лишь самой эфемерной субстанцией. Затем перевел задумчивый взгляд на д'Артаньяна и — сколь ни странно — во взгляде мелькнула теплота, словно он, повелитель Франции, которого ждет смерть, впервые увидел настоящего француза.
Ришелье вышел из раздумья.
— Сохранили ли вы свое честолюбие?
— Честолюбие, монсеньер?
— Видите ли, вы из породы тех, кого призывают лишь в крайнюю минуту. Если опасность, им угрожающая, ничтожна, люди вашего склада прозябают в скуке.
Д'Артаньян принял похвалу кивком головы.
— Есть у вас привязанности в Париже?
— Ваше преосвященство знает привязанности человека удачи: два-три солдата, которые прощаются с ним, нс зная, настанет ли миг встречи.
— Никакой женщины?
— Никакой.
— Это существенно.
— Никакой, кроме мертвой.
Казалось, невидимая дрожь пробежала по воздуху от мушкетера к министру, и зловещая тень миледи скользнула по комнате.
Мушкетер тряхнул головой. Министр опустил веки.
— Какое везение, сударь, жить без женщин! Как легко вы чувствуете себя в седле! С уст кардинала сорвался необычный отрывистый смешок и перед д'Артаньяном всплыла странная картина: близкие Ришелье люди уверяли, что в минуты страха ему случалось бегать вокруг бильярда, испуская конское ржание [4] Это обстоятельство удостоверяет Палатинская принцесса. (Прим. автора).
.
— Считайте себя в бессрочном отпуске. Таково повеление короля.
— В отпуске?
— У вас есть возражения?
— Простите, монсеньер, но мне казалось, со стороны Перпиньяна изрядно несет порохом.
На лице кардинала мелькнула пренебрежительная усмешка.
— Вы считаете, Перпиньян достоин вас?
И, ощутив проблеск интереса, вызванный похвалой, его преосвященство продолжал:
— Осада! Неужели в вашем возрасте вы жаждете еще одной раны? Если вы совершите то, чего я от вас ожидаю, шевалье, я сделаю вас графом, женю на богатой женщине, которая нс пикнет при этом. На деньги этой женщины вы снарядите полк и станете в первой же кампании бригадным генералом. Вам тридцать пять лет. Вы кончите, по меньшей мере, генерал-лейтенантом. Чего еще желать вам в жизни?
Читать дальше