Роже Нимье - Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

Тщетно, ибо я тебе нужна, ибо твоя судьба определится лишь тогда, когда ты поймешь, коварный, что я тебя прощаю.

Последуй желаниям моего отца, который задумал приобщить твои мечи к своим доспехам, чтобы тем самым скорее воссоединить наши сердца (и, быть может, лишить тебя таким образом тех неуловимых флюидов, которые служат тебе к тому помехой). Верни мне, пожалуйста, рубашку, которая дорога мне теперь вдвойне, к тому же она почти не ношеная.

Я поняла: твоя ирония в отношении моего отца — лишь слабая попытка скрыть все то уважение, которое ты к нему питаешь, как к творцу моих дней.

Я без труда убедила моего отца отказаться от подачи официальной жалобы на тебя за изнасилование девицы, за разбойное вторжение в жилище честного человека, за рану на голове, за похищение коня и рубашки, что кончилось бы, несомненно, привлечением тебя к суду высшей инстанции и завершилось твоей гибелью, ибо мой отец опытен и искусен в юриспруденции, да и я сама могу защититься в своем деле, как может защититься доведенная до крайности невинность: разорванный батист, загубленное сердце и оскверненная душа выразят всю свою боль перед членами сурового магистрата, кои могут простить лишь невольное нарушение закона и морали, но подлеца и насильника покарают наижесточайшим образом, включая самые колоссальные штрафы. Полагаю, д'Артаньян, что ты сможешь, в конце концов, отличить выгоду от убытка и возвратишься, чтоб обрести любовь той раненой птицы, которая считает себя твоею.

Жюли.»

— Что с вами, д'Артаньян, мне кажется, вас что-то сильно позабавило?

— Дорогой маршал, я испытал, пожалуй, одно из глубочайших наслаждений моей жизни.

— О, мне известны разного рода наслаждения, не считая лесных орехов. Но скажите, что произвошло?

— Так… Утраченная глупость.

— Это в духе здорового католицизма.

— Позвольте, я прочту второе письмо, и мне откроется божественный промысел.

Д'Артаньян распечатал письмо Мари. Вот какое оно было:

«Д'Артаньян, Роже мне все объяснил. Я поняла ошибочность моего поведения и все безумие вашего.

Вы спутали меня с той, которая назначала вам эти свидания, вы не опознали ни голоса, ни поступков. Вы продолжаете любить меня даже после того, как открылась правда, и это повергает меня в отчаянье.

Более, чем в отчаянье: это отдаляет меня от вас навеки.

Я не забуду вас, как кричала об этом в порыве гнева. Но я никогда более не увижусь с вами. Клянусь вам, д'Артаньян.

Я приношу эту клятву с тем, чтоб сохранить ваш образ там, где он пребывает. Я не хочу, чтоб вы походили когдалибо на себя такого, каким я вас увидела напоследок. С Богом, д'Артаньян. Жизнь коротка, мы свидимся с вами тогда, когда свидимся с Богом. Я поклялась.»

— О, я вижу, вы приближаетесь с Господу… И, кажется, через те двери, куда пускают лишь ангелов. Хо! Нога № 1! Нога № 2! Эти дряни все еще дрыхнут. Меж тем, по-моему, мой бедный друг лишился чувств. Не доставить ли сюда капитана О'Нила вместе с его лекарством? Д'Артаньян!

Д'Артаньян приоткрыл один глаз.

— Вы еще не умерли?

— Пока нет. Но скоро это со мной случится.

Два месяца спустя, 1 апреля 1643 года положение героев романа изменилось следующим образом.

В первую очередь закуска.

Эварист Колино, известный также под именем дю Колино дю Валя, начал процесс в связи с похищением ночной рубашки, но когда он заговорил о поруганной чести своей дочери, среди судейской братии раздался такой хохот, что его отголоски докатились до кассациооной палаты.

Трое судебных исполнителей явились в гостиницу «Козочка».

Один из них был выпущен через первое окно, второй — через второе.

Воспользоваться третьим окном не пришлось, потому что третий исполнитель предпочел задержаться внизу с мэтром Тюркеном.

Правая рука Тюркена уже под за ж ил а, но так как он отвык пользоваться ею, то он прибег к .помощи своего нового друга. И судебный исполнитель, едва очутившись на Тиктонской улице, решил не покидать ее более. Он погрузился в трясину беспробудного пьянства.

Мадмуазель Жюли дю Колино дю Валь завела себе любовника ста восьмидесяти фунтов весом и похожего обликом на жителя Морванских гор из расчета, что тот поквитается с д'Артаньяном. Но когда пришла пора объясниться, этот ее любовник вернулся к Жюли, окривев на один глаз, и та отвернулась, заявив, что даже с двумя глазами он не мог прежде по достоинству оценить ее прелести, так пусть теперь любуется ее спиною.