Роже Нимье - Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

— Господин тесть, почему вы думаете, что я собираюсь жениться на вашей дочери?

— Я согласен, сударь.

— А я?

— Позвольте два слова. Я знаю, вы бедны. Бедность — это болезнь. А я богат. Но желаю счастья. Вы — человек военный, пулька фьють… и все. Раз вы берете Жюли без приданого, я рассчитываю получить ее вскоре обратно, столь же нежную и прелестную, как прежде. Вы, видите, я откровенен. По моему плану дочка даст мне самых разных зятьев, но мне б хотелось для разнообразия солдата, финансиста, члена городского магистрата, быть может, даже духовное лицо.

— Весьма похвально.

— Мы будем друзьями, особенно если вы дадите мне выпить. Во избежание недоразумений я никогда не пью дома. Я беру ваши шпаги. Нет ли у вас библиотеки или картинной галереи? Меня интересуют в особенности мифологические сюжеты и охотничьи сцены. Нет ли у вас фермы на родине? Лесов, пусть даже с порубками? Может, какой прудок?

Крохотные алчные глазки дю Колино дю Валя метали искры.

— Нет, сударь, но все же кое-какая коллекция у меня есть.

— Так, так.

— Специально для вас.

— О!..

— Это коллекция окон.

— Окон?

— Вот именно, окон, — повторил мушкетер, приблизившись к гному. Как видите, в этой комнате их три, но есть у меня еще полторы дюжины окон в Гаскони.

— Поговорим о Гаскони.

— Нет. Потому что я предлагаю вам выбрать немедленно. Я помогу прийти к решению.

И, схватив каминные щипцы и зажав в них Колино дю Валя, д'Артаньян высунулся вместе с ним в окошко и подержал его на весу, сделав это с такой легкостью, что Портос несомненно его б одобрил.

— Нет! — закричал будущий тесть. — Прекратите! Я человек пугливый.

— Оно и видно, дружок.

Д'Артаньян втянул крохотного старикашку обратно в комнату и опустил на пол.

— А я, представьте, — заявил он, — готов стерпеть тестя-стервеца с запахом прокисшего сидра — папашу той девки, на которую не польстится ни одна сводня. Да, представьте, готов. Но как могу я снести труса в собственной семье? Итак…

— Итак?

— На очереди второе окно.

Карлик вывернулся из рук мушкетера.

— Я чувствую, мы не понимаем друг друга. Вы меня напугали. Насчет дочки мы еще потолкуем. Мне хотелось бы взять шпаги. Я потребую их через нотариуса.

Едва он выскочил из комнаты, как появилась прекрасная Мадлен.

— Господин лейтенант.

— Да, дитя мое.

— Господину Пелиссону де Пелиссару плохо. Он ждет, чтоб вы его посетили.

Кандидат в тести всунул в приоткрытые двери свою истощенную алчностью физиономию.

— Еще одно. Я уже ухожу. Мы подумаем… Верните только мне ночную рубашку моей дочери.

— Ночную рубашку?

— Я ж вам объяснял, это памятка. Драгоценная вещица.

— Вот не Думал, сударь, что ночная рубашка может быть семейной реликвией. Я полагал, такое бывает скорее у ирокезцев или у неаполитанцев. Прочь!

И гнусавый карлик испарился, бормоча что-то о смертельном номере с нотариусом, о ночных рубашках и дневной страже.

— Чудное мое дитя, — осведомился д'Артаньян, — вы, кажется, сказали, что мой превосходный друг болен.

— Да, — ответствовало чудное дитя.

— Что же у него болит?

— Ноги.

И Мадлен исчезла, сделав грациозное движение талией, вся столь непохожая на предыдущего посетителя.

Д'Артаньян тотчас же постучался в двери апартаментов, которые занимал маршал де Пелиссар, ибо пора именовать его сообразно с полученным им новым титулом, хотя, впрочем, этому человеку, равному по способностям Леонардо да Винчи, готовому протянуть руку к солнцу и получить в наследство горы Оверни, любое предприятие было, казалось, по плечу.

Друг нашего мушкетера находился в постели.

— Дорогой д'Артаньян, ничто не может меня более утешить, чем посещение такого цветущего человека, как вы. Мне и в самом дело плохо.

— Мадлен мне уже сказала. Что с вашими ногами?

— Увы, ноги… Хотя я вывез их из Африки — страны, известной крепостью древесных пород и твердостью костей ее обитателей…

— И что же?

— Оказалось, что налетевший из Шотландии ураган уложил обоих на месте.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что капитан О'Нил трудный человек. Вы обратили внимание, какой он толстый?

— Кагс-то не очень…

— Значит, вы не поняли, что он состоит из одного только желудка. Сердце, мозг, внутренности и органы низшего порядка ужаты до минимума. Остается место для одного толькд желудка, который разросся наподобие мешка.

— Мой дорогой Пелиссон, я знал вас как инженера, астронома, математика, химика, но отнюдь не как физиолога.