Игорь Срибный - Берендеев лес

В душе Степана проснулась надежда, и он громко позвал отрока. В ответ, словно из-под земли раздался стук. Он опрометью бросился к погребу, ляда которого была завалена огромной кучей снега. Быстро раскидав ногами снег, он рывком откинул ляду, и из темного зева погреба показался дрожащий от холода и страха Никита.

Степан обнял отрока и, ласково поглаживая того по спине, спросил:

- Что приключилося, Никитушко?

- О н е приходили, - захлебываясь слезами, ответил Никита. – Те, которые… Тогда, помнишь?

- Плосколицые, што ль?

- Они, дядя Степан. Жутко так было, как услышал, что волк с имя бьется. Двое их сперва было… Я выглянул в щелку-то, а волк одного уж загрыз и второго свалил. Я шибко испужался и в погреб побежал. А как ляду бросил, так услышал, как снег на нее с дерева посыпался. Ой, а как козлятушки кричали, дядь Степан! Ровно дети малые! Так мне их жалко было… Их же, видать, живьём рвали нелюди… Ломали оне тут всё – треск стоял! Слыхал я, как уходили оне, снегом скрипя да взрыгивая от козлятинки нашей. А выбраться отсюдова не смог. Снег ляду привалил…

- Ну ничего, ничего. Ушли же они. Теперя неча бояться… А снег, что на ляду просыпался, следы твои скрыл. Оттого-то и не нашли тебя нелюди.

- Так ведь воротятся оне, дядя Степан! Как пить дать воротятся. Им, видать, ести неча в лесу-то, коли к нам пришли, за человечиной.

- Ничего, Никитушка, сдюжим, коль придут. Пошли-ка в скит. Сейчас дверь наладим, печку растопим, согреешься…

Быстро починив дверь, Степан оставил мальца заниматься печкой, а сам вышел на двор. Он сразу заметил, что исчезла и туша свиньи, лишь не четверть объеденная Демьяном… Пропали плошки с мазями из жиров барсука, медведя и волка, хранившиеся от порчи на морозе. «Да, - подумал Степан, - видать, действительно оголодали нелюди, коль даже снадобья лечебные забрали».

«Никита прав, - решил Степан, - угроза возвращения плосколицых есть, и нешуточная. К тому же, потеряв двух человек в схватке с волком, и не найдя обитателей скита, они наверняка озлоблены и жаждут мести». И Степан занялся приготовлениями к визиту нежданных гостей.

Выбрав две саженных колоды, не распущенных еще на дрова, он коловоротом насверлил в них отверстия, в кои вбил колышки в локоть длиной. Концы колышков он обтесал, заострив, и обжег факелом для крепости. Закрепив на концах колод льняные веревки, он подтащил их к тропе, уходящей в лес, по которой и пришли плосколицые.

Степан кликнул Никиту, и вдвоем они потащили колоды в лес. Выбрав подходящее место, где ветки густо нависали над тропой, они затащили меж двух деревьев первую колоду, подвесив ее на высоте пяти саженей. От узла колоды Степан протянул тонкий шнур и привязал его к колышку, забив его под снег на тропе. Теперь непрошеные гости, идя по тропе, обязательно собьют колышек, который освободит узел, и колода, сорвавшись с высоты, полетит на двух веревках встречь идущим, пронзив хоть одного из них на уровне груди. В десятке саженей от первой колоды укрепили вторую, узел которой должна была сорвать первая колода, устремившись вниз. Вторая колода должна была прибить к первой тех, кто уцелеет от ее удара. Закончив работу, Степан оглядел деревья, убедившись, что колоды не видны с тропы, а веревки надежно укрыты за ветками. Уходя с тропы, он ударил, походя, обухом топора по двум соснам, кои, содрогнувшись, сбросили вниз кучи снега, плотно облепившего верхушки. Обрушившись на тропу, снег надежно укрыл следы Степана и Никиты от постороннего глаза.

Воротившись в скит, Степан занялся засовом, коего отродясь не бывало в избушке. Он вытесал из дубовой плахи полотно засова и, разбив обод старого колеса от телеги, снял с него железный обруч. Выбив из него заклепки, выровнял и сделал скобы. Прибив скобы крепко гвоздями, проверил ход засова и тогда только присел отдохнуть. После короткого отдыха Степан долго возился в сумерках, сбивая изломанные полати…

Никита тем временем собрал рассыпанные по полу ягоды и чисто вымел пол.

Свечерело быстро. Зажегши лучину, отшельники помолились на сон грядущий и улеглись на скрипучие после починки полати.

Степан долго ворочался с боку на бок и не мог уснуть. Пред мысленным взором его все стояла Настена, разрумянившаяся с мороза, простоволосая, свежая, словно яблочко налитое, в накинутом на плечи телогрее. Вся пышущая нерастраченным жаром любви…

Но тут же врывались в воспоминания нелюди-плосколицые, чудом не погубившие сей день Никитку. И Степан думал, что коль это бы случилось, он никогда в жизни не простил бы себя, хотя в сущности-то, ничего поделать и не смог бы. Просто не успел бы…