Мишель Зевако - Кровное дело шевалье

Тогда Анри понял, что его брата действительно нет в живых. Юноша возликовал и принялся терпеливо дожидаться того дня, когда Жанна окончательно поправится. Он все кружил около сельского дома, и вот — спустя одиннадцать месяцев после того, как уехал Франсуа — Анри наконец увидел Жанну, сидевшую в маленьком садике кормилицы. Сердце Анри едва не выскочило из груди. Как он любил ее — Жанну де Пьенн, жену своего брата!

Она была в черном с головы до ног, но ее бледные губы улыбались, когда взор обращался к малышу, которого она держала на руках.

Прячась от Жанны, Анри поплелся домой; дорогой он обдумывал, что же ему делать дальше. Жизнь Жанны вне опасности, здоровью молодой женщины ничто не угрожает, стало быть, можно ее схватить и запереть в замке Монморанси.

Внезапно Анри заметил, что к главным воротам замка приблизился всадник; этот человек явно ехал издалека. Он выглядел усталым, но довольным — словно гонец, привезший хорошие вести. Сердце Анри де Монморанси пронзило недоброе предчувствие…

Завидев молодого дворянина, всадник спрыгнул с коня, заспешил навстречу Анри, отвесил поклон и радостно провозгласил:

— Господин Франсуа де Монморанси отпущен из вражеского плена и послезавтра достигнет своих земель. Мне оказана великая милость: хозяин отправил меня с этой радостной вестью к своему возлюбленному брату…

Анри побелел как полотно. Вернувшись, Франсуа, без сомнения, сурово покарает клятвопреступника. В глазах у юноши потемнело, ноги его подкосились — и он рухнул в дорожную пыль…

Изгнанная из своего дома, Жанна целых четыре месяца тяжело болела. Сутками металась она в бреду в убогом крестьянском жилище. Воспаление мозга едва не свело бедняжку в могилу. Окружающие не сомневались, что несчастная умрет — если не от болезни, то от невыносимых душевных мук.

Однако Жанна выжила. Пролетело четыре месяца и ее здоровье пошло на поправку. Болезнь медленно отступала, прекратились приступы мучительного бреда, но порой, тоскливо разглядывая в одиночестве низкий закопченный потолок над своим ложем, Жанна шепотом повторяла нежные, ласковые слова, и лишь ей одной было ведомо, о ком она думала в эти минуты…

Так минул месяц, потом второй…

И вот как-то в октябре, когда сквозь распахнутое окно в комнатку лился мягкий утренний свет еще теплого осеннего солнца, в последний раз вспоминая о прошедшем лете, Жанне вдруг захотелось встать с постели. Кормилица одела ее, юная женщина сделала несколько неуверенных шагов к окну и внезапно закричала от резкой боли в животе: ей пришло время рожать.

Кормилица уложила ее и засуетилась вокруг. А много часов спустя, открыв покрасневшие глаза, Жанна заплакала от счастья: рядом с ней мирно посапывал ее дивный, прекрасный, замечательный ребенок, самый красивый, самый восхитительный на свете!

— Девочка! — радостно улыбнулась кормилица.

— Доченька!.. Моя Лоиза! — прошептали запекшиеся губы Жанны.

Она не сводила глаз с малышки, не решаясь дотронуться до нее.

— Несчастный ангелочек!.. Злая судьба лишила тебя отца!.. Зато твоя мать посвятит тебе всю свою жизнь!..

Девочка росла и становилась все прелестнее. Счастливая Жанна не могла налюбоваться своей милой маленькой красавицей. Она восхищалась голубыми глазами и золотыми волосами дочурки, ее неловкими движениями и трогательными жестами.

Жанна перестала принадлежать самой себе. Вся ее жизнь заключалась теперь в Лоизе. Каждое слово, каждый жест молодой женщины был проникнут чувствами восторга и благоговения, которые она испытывала к своему ребенку. Она не просто любила свою Лоизу, она ее боготворила. Когда Жанна кормила Лоизу, глядя, как та приникает к ее белоснежной, прочерченной тонкими голубоватыми жилками груди, в ее взоре сияла такая нежность, такая царственная возвышенная гордость, что ни один даже самый гениальный художник не смог бы передать на полотне это святое счастье материнства.

Только вечером, когда младенец засыпал, Жанна не душой, но мыслью на миг отрывалась от Лоизы и вспоминала о своем возлюбленном, которому она доверилась полностью и безоглядно…

Неужели он подло покинул ее, и война послужила лишь предлогом для его отъезда? Неужели он бросил свою юную жену и никогда больше к ней не вернется?

А может, его уже нет в живых? Ведь о нем ничего не известно… Ничего!

Ах, Франсуа!.. Она принадлежала ему душой и телом… Она всем пожертвовала во имя своей любви к нему!