Роже Мож: Дикари

Для Суллы же эта ферма оставалась самой родной, он любил эту дорогу, на которой отнял Хэдунну у Мемнона, соседнюю виллу, бывшую виллу Патрокла и Манчинии, постройки которой были видны отсюда, с холма, и которую он перекупил, чтобы подарить Тоджу. И этот пологий луг с цветами всегда будет напоминать ему о том, как по нему мчалась повозка Манчинии, а она смеялась и махала ему рукой, торопясь успеть вместе с ним на судно и отправиться в Рим, не зная еще, что сжигавшая ее любовь приведет к смерти.

Пятеро путников шли по вьеннской дороге, опираясь на длинные посохи, говорившие о том, что их владельцы проделали долгий путь. Одному из них, крепко сложенному и шедшему твердой поступью, было около пятидесяти, другие были молодыми людьми. Несомненно, они путешествовали уже много дней, причем, как ни странно, юноши выглядели более усталыми, чем мужчина в годах, который их вел.

Они дошли до поворота, за которым вдалеке показалось имение Суллы, эта ферма и была на сегодня их конечной целью, завершением дневного перехода. На повороте они остановились, и один из молодых людей показал пальцем на видневшиеся крыши построек.

— Это там, несомненно, — сказал он с удовлетворением, по которому можно было понять, что дорога из Рима показалась им долгой.

До захода солнца оставалось по крайней мере еще два светлых часа. Чуть ниже дороги, под двумя ореховыми деревьями, фонтанчик, обложенный камнем, наполнял водой большой желоб, выдолбленный в стволе дерева.

Самый старший посмотрел на своих попутчиков, которые направились к тени, фонтану и грубой сельской скамье, кем-то заботливо поставленной, чтобы такими летними днями, как этот, усталые путники могли освежить свои силы в тени густой листвы. Он видел их пыльные ноги в котурнах и понимал, что им необходимо сейчас отдохнуть, именно теперь, когда стало ясно, что еще до ночи они доберутся до места.

— Иди же сюда и сядь, Серторий, — сказал один из юношей. — Мы сейчас немного умоемся перед тем, как предстать перед Суллой.

Но Серторий все продолжал смотреть на крыши, видневшиеся вдали.

— Нет, мои мальчики. Я должен идти, не теряя времени. Я предупрежу нашего хозяина о вашем приходе.

И он снова тронулся в путь; молодые люди заметили, что он ускорил шаг, как будто теперь, не задерживаемый попутчиками, мог идти свободно. Он был старше всех на двадцать пять лет, но от самого Рима проходил все отрезки пути мерным шагом, таким же твердым на закате дня, как и на рассвете, после ночи сна, и они знали, что эта сила была заключена в нем самом, это сила веры делала его неутомимым.

На дороге раздавались шаги Сертория и стук его палки, которые чередовались в быстром ритме. Он не сказал своим мальчикам, как он называл их, о том, что уже с утра чувствовал необходимость прийти на незнакомую ему ферму как можно скорее, словно его там ждали, хотя Сулла совершенно не знал, что Серторий и его помощники по сполетарию были на пути к нему. Еще утром, как только они проснулись, он торопил всех, как будто тот, с кем они собирались повидаться, очень в нем нуждался.

Это было ощущение, которое уже несколько раз посещало Сертория за время его апостольской миссии. Возможно, с того момента, как он спас жизнь Суллы именем Христа, между ними установилась таинственная связь, протянувшаяся в пространстве и времени, как будто все, кто трудился во имя Священного писания, ткали полотно и огораживали им мир, в котором те, кто был знаком со святым словом, могли видеть и чувствовать одинаково.

Впрочем, у него были и другие причины для того, чтобы встретиться с галлом на его ферме, лежавшей по дороге в Германию, куда его с учениками послал Марцелл. Не было ли в этом божественного стечения обстоятельств? Он покинул амфитеатр Колизея вместе с молодыми людьми много месяцев назад, после того как был предупрежден о том, что их подозревают в тайном участии в деятельности христианской секты. Марцелл, руководивший общиной Города, помог им спрятаться в домах сочувствующих семейств, а потом, через некоторое время, объявил, что они должны отправиться в Германию, где нужны проповедники. Префектов некоторых провинций христиане не интересовали, и они закрывали глаза на их тайную деятельность. Поэтому на берегах Рейна в новых городах, которые строили колонисты-переселенцы, создавались новые общины. Для своего блага и в помощь рейнским христианам Серторий должен был поселиться именно там.

Он был счастлив повиноваться этому приказу Марцелла, после казни Петра ставшего его преемником, — счастлив прежде всего потому, что таким образом мог освободиться от ужасных воспоминаний, преследовавших его в Риме, в котором он два года провел в залитых кровью подвалах амфитеатра, где столько гладиаторов умерло на его руках. А там, в этих новых городах, не устраивалось цирковых зрелищ. Префектам, в отличие от императоров, не нужно было заискивать перед плебсом и подкупать его.