Валерио Манфреди - Спартанец

— Немой? Совершенно исключено! Боги никогда не бьют человека сразу двумя дубинками… по крайней мере, так говорят. — И в этот же момент малыш Талос испустил истошный крик.

— Видишь, он совсем не немой. Нет, я уверен, что этот плутишка еще заставит нас попрыгать своими воплями!

Сказав это, старик придвинулся поближе, чтобы погладить малыша, который лежал в плетеной корзиночке. Младенец сразу же схватил узловатый указательный палец старика и крепко сжал его.

— Во имя Геркулеса! Наши ножки не совсем здоровенькие, но наши ручки уж точно сильные и крепкие, не так ли? Вот так, вот так: держи крепко, малыш! Никогда не позволяй тому, что принадлежит тебе, выскользнуть из твоих рук, и никто не сможет отобрать у тебя это.

Через щели в двери в комнату проникали лучи заходящего солнца. Они коснулись седых волос старика, отбросив золотистые отблески янтарного и молочного цвета на кожу малыша и на бедное, закопченное до черноты убранство домика.

Критолаос, сидя на скамье, взял малыша на руки и начал есть простую еду, приготовленную дочерью. До его ушей доносилось блеяние овец в загоне, а с поляны слышались глубокие вздохи леса и заливистые соловьиные трели.

Наступил час длинных теней, когда боги облегчают страдания людей, унимая боль в их сердцах, и посылают им пурпурные облака, несущие утешающий покой сна.

А там, внизу, на равнине, на благородный дом Клеомениов уже легла холодная тень громадной горы. С лесистых вершин мрачного великана в долину спускались боль и страдания.

На супружеском ложе гордая жена Аристарха уставилась неподвижным взглядом остекленевших глаз в потолочные балки.

В ее сердце выли волки Тайгета, ее уши слышали устрашающий скрежет их стальных челюстей, а в темноте горели их желтые глаза. Ни сильные руки, ни широкая грудь ее мужа не могли принести ей утешение, никакие слезы не могли смыть горькую боль в израненной душе.

Прихрамывая на больную ногу, Талос гнал отару вдоль обильно расцветших берегов реки Еврот. Пастуший посох он крепко сжимал в левой руке. Легкий ветерок волной пробегал по целому морю маков, растущих вокруг, воздух был насыщен резкими ароматами розмарина и мяты.

Мальчик, мокрый от пота, остановился, чтобы освежиться речной водой. На овец жара также действовала угнетающе, они лежали под вязом, ветви которого, обожженные солнцем, давали небольшую тень.

Собака крутилась около мальчика-пастуха, виляя хвостом и тихо подлаивая.

Парнишка повернулся, чтобы потрепать свалявшуюся шерсть пса, забитую люпинами и овсом. Криос еще теснее прижался к своему молодому хозяину и лизал его изуродованную ступню, словно она была болезненной раной.

Мальчик наблюдал за маленьким псом глубокими спокойными глазами и время от времени трепал густую шерсть на его спине. Внезапно, когда он повернулся в сторону далекого города, в его взгляде появилось беспокойство. Акрополь, выбеленный солнцем, вздымался над долиной, словно мираж, дрожащий в знойном воздухе, переполненном оглушающим стрекотом цикад.

Талос достал из заплечного мешка на лямках тростниковую свирель, подарок Критолаоса. Он начал играть: свежая, легкая мелодия полилась на полевые маки, смешиваясь с журчанием реки и песней жаворонков. Вокруг их летало множество… Изумленные, они поднимались к пылающему солнцу и падали вниз, словно пораженные молнией, на стерню и пожелтевшие травы.

Внезапно звук свирели стал умолкать, постепенно затихая, словно журчанье ручья, текущего в темноту пещеры в самом чреве земли.

Душа пастушонка напряженно вибрировала в такт примитивной музыки инструмента. Время от времени он откладывал свирель и смотрел на пыльную дорогу, идущую с севера, — словно ждал кого-то.

— Я вчера видел пастухов с нагорья, — рассказывал старик. — Они говорят, что возвращаются воины, и с ними много наших людей, которые служили в армии погонщиками мулов и подсобными работниками.

Талосу хотелось увидеть их. Впервые он привел свою отару в долину, спустившись с гор, — только для того, чтобы посмотреть на спартанских воинов, которых простые люди описывали с такой злобой, отвращением, с таким восхищением… и ужасом.

Вдруг Криос поднял свою мордочку, чтобы понюхать неподвижный воздух, и залаял.

— Кто там, Криос? — спросил юный пастух, неожиданно вскакивая на ноги.

— Хороший мальчик, сиди тихо, все в порядке, ничего не случилось… — говорил он, пытаясь успокоить животное.

Мальчик напряженно вслушивался и, немного погодя, ему показалось, что он слышит отдаленный шум. Пение флейт, похожее на звук его собственной свирели, — и в то же время совершенно другой, поддерживаемый глухим ритмичным шумом, как далекий гром.