Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Ну вот, — донья Эухения смотрела куда-то вдаль, — его корабль, «Независимость», атаковал Сент-Огастен, ну, крепость, где мы жили, три года назад. Мой отец потерял ногу тогда, и с тех пор, — она не закончила и махнула рукой. «Ему тяжело, рана болит, вот и…».

— Я понимаю, — Дэниел помолчал. «Только ведь, донья Эухения, я не из жалости».

Тонкие, обтянутые простым платьем плечи, чуть дрогнули, зашевелился крестик на груди, и она, подняв ресницы, блеснув огромными, карими глазами, сказала: «Мне двадцать шесть лет, сеньор Дэниел, и у меня нет приданого. Дайте корзинку, дальше я сама справлюсь, спасибо».

— Еще чего не хватало, — Дэниел наклонился, и, распрямившись, велел: «Показывайте дорогу, а то я позавчера все больше на вас смотрел, и не помню, куда идти».

Уже у порога, женщина, часто дыша, роясь в бархатном мешочке, отвернувшись от него, тихо проговорила: «Вы же, наверное, младше меня, сеньор Дэниел, зачем вам все это?».

Она достала ключи, и Дэниел, забрал их, — пальцы коснулись ее нежной, мягкой руки, и он едва устоял на ногах.

— Так, — сказал Дэниел, открывая перед ней дверь, — мне еще не было восемнадцати, донья Эухения, а зачем мне все это — потому, что я не видел женщины красивей вас.

— Поэтому, — из темноты пахнуло ромом, он услышал чей-то храп, и подумал: «Господи, бедная девочка, и как она справляется?», — поэтому, — юноша продолжил, — я сейчас вам занесу корзинку на кухню, и мы потом погуляем, ладно?

— Зачем? — она едва не плакала. «Зачем, вы же смеетесь, наверное? Зачем я вам?».

Он наклонился, — Эухения была много ниже, — и, поднеся ее руку к губам, поцеловав, ответил:

«Я же вам говорил, донья Эухения — красивей вас никого нет. Идите, переоденьтесь, — Дэниел улыбнулся, — я вас тут подожду».

Белла разогнулась, и, положив на землю большие, острые ножницы, которыми она подрезала розы, взглянула на высокую, каменную ограду монастыря.

— Сторожа ночью нет, — подумала девочка холодно, — но тут нужна лестница, так просто туда не взобраться. Конечно, если бы можно было выйти на улицу, или на рынок…Сестра-келарь никого к приезжим торговцам не подпускает, сама рассчитывается, в их телеги не спрятаться. А если попросить донью Эухению? — Белла задумалась. «Мать-настоятельница ее любит, не откажет. Вот только как? — девочка подняла ножницы и стала щелкать ими вокруг куста.

— Надо подумать, — вздохнула она. «Но что копилку в церкви я взломаю — это точно. Матушка говорила, что бабушка моя в Лондоне живет, и вся семья тоже там. Вот туда мне и надо, Ну, — Белла, ухмыльнувшись, взглянула на ножницы — волосы я постригу, одежду стащу у кого-то, и на корабль наймусь, в порту их много. Но все равно — серебро не помешает».

Она подняла голову и помахала рукой белому альбатросу, что кружил над монастырем.

— Да ей и переодеваться, наверное, не во что, — подумал Дэниел, искоса взглянув на донью Эухению, что шла рядом с ним — в том же коричневом платье.

— А ваш батюшка, он волноваться не будет? — осторожно спросил Дэниел. «Уже и темно скоро будет».

— Он спит, — тихо проговорила донья Эухения. «Он когда такой, — женщина вздохнула, — он только и делает, что спит. Ну и…

Юноша помолчал и решительно сказал: «Вот что, сеньора, — я вас хочу отсюда увезти.

Подождите, — велел он, увидев, как донья Эухения открыла рот, — приданое, или там все остальное, — мне это совершенно неважно. Только вот мне надо кое-какие дела завершить, да и вы, наверное, батюшку не можете пока оставить».

— Нет, — грустно сказала она. «У него, кроме меня, нет никого».

— Ну вот, — Дэниел улыбнулся, и Эухения подумала: «Господи, да он же мальчик еще совсем, что он понимает?».

— Я вам солгал, — внезапно сказал Дэниел, глядя с высоты своего роста на прикрытые чепцом волосы. «Я англичанин, донья Эухения, и сюда приехал, потому что у меня сестра младшая пропала, где-то здесь, в Южной Америке».

— Давно? — озабоченно спросила женщина.

— Четыре года назад, и вот, — юноша посмотрел на тихую воду гавани, — мы до сих пор ее найти не можем. Так что, — он усмехнулся, — если не хотите выходить за меня замуж, — ну, все-таки я не испанец, то скажите, — я пойму.

Эухения молчала, чувствуя как отчаянно, быстро колотится ее сердце.

— А если хотите, — Дэниел взял ее руку, — я вернусь за вами, и мы всегда будем вместе.

— Но вы еще так молоды, — еле слышным голосом сказала донья Эухения.

— Я вам расскажу, — юноша поднес ее руку к губам. «Мой отец девятнадцати лет обвенчался, они с матерью моей потеряли друг друга, надолго, а потом встретились. И я, — он поцеловал маленькую, с жесткими кончиками пальцев, ладонь, — ни разу не видел, чтобы люди так любили друг друга, как они. Я тоже так хочу, — он все не отрывался от ее руки, — на всю жизнь».