Олександр Скрипник - За золотом Нестора Махна

— Хорошо, — говорит. — А почему ты остался в Румынии, а не поехал в Россию?

— Я боялся, потому что там за мной уже следили.

— Так ты говоришь, что с 1926 года в России не был?

— Не был.

— А в Кишиневе ты бил?

— Нет.

— Слушай, ты мне говори правду, я не хочу тебя бить. Вот это откуда? — он показывает мне досар еще за 1926 год. — Ты за что там судился?

— Я хотел поехать на Украину, — отвечаю, — но меня задержали на границе и отправили в Кишинев. Там судили в 3-м армейском корпусе и оправдали. Я оттуда вернулся в Плоешты.

— Так ты знай, что нужно говорить все.

— Я ничего не скрываю.

— А где ты взял письмо, которое дал Геродоту месяц тому назад?

Я решаю, чтобы не видать Фому, говорить, что был в России сам. Поэтому отвечаю:

— Это письмо я привез от Зиньковского с Украины. Я был месяц тому назад там, но сейчас же вернулся обратно. Зиньковский мне сказал, что меня уже ищут большевики, и когда я бежал сюда, то он дал мне письмо и деньги для Геродота, которые передал его отец.

— А Геродот что тебе говорил?

— Геродот мне ничего не говорил, он написал письмо, чтобы я передал его Зиньковскому, если смогу.

— А где это письмо?

— Я это письмо порвал. Оно было у меня в кармане, а я на работе сильно потел, и оно промокло от пота так, что там нельзя было ничего разобрать…

— А этими днями ты не получал письма из Турции?

— Никакого письма я не получал.

— А кто такая Наталья Ганшина?

— Это жена Куща Фомы.

— А она получает письма из Турции?

— Не знаю. Она мне говорила, что имеет родственников в Турции, тоже эмигрантов. Но я не знаю, получает ли она от них письма.

При этом я вспомнил, что я давал адрес Ганшиной для писем мне, а Фома ее предупреждал, чтобы она говорила, что имеет дядю в Турции, если ее будут спрашивать, от кого приходят письма.

— А Максима ты знаешь в Турции?

— Нет.

— А что еще ты знаешь о связи Зиньковского с Геродотом?

— Больше я ничего не знаю.

— А откуда ты брал деньги, чтобы ездить в Румынию?

— Мне давал Запорожченко. У нас в подпольной украинской национальной организации были членские взносы для издания нелегальной литературы, и из этих денег Запорожченко давал мне на дорогу.

— А сколько он давал тебе денег?

— Один раз 20 долларов, в другой раз — 15 долларов.

— А в последний раз сколько тебе дали денег?

— В последний раз я с Запорожченко не виделся. Мне дал Зиньковский 25 долларов для Геродота от его отца. А на дорогу я имел свои деньги, которые я заработал на стройке.

— Хорошо, мы проверим, как ты работал, — говорит следователь. — Значит, ты больше ничего не знаешь?

— Нет.

Он обращается к секретарю.

— Вы все записали, что он говорил?

Тот отвечает утвердительно.

— Прочитайте ему.

Секретарь читает.

— Теперь подпиши, — говорит следователь.

Я расписался на каждом листе. Меня отвели обратно в камеру. Я ложусь на нары вниз лицом и думаю, что будет дальше. Боль в спине и ногах немного прошла. От того, что меня целый день без перерыва допрашивали, и от напряженной работы мозгов шумит в голове. Не съел даже ужин, который мне принесли. Заснул и аж утром проснулся. Ожидаю, что будет в этот день. Примерно в четыре часа приходит мой знакомый часовой, говорит, что письмо бросил в почтовый ящик. Разговор с ним — мое единственное развлечение, чтобы забыть о своей участи. Он мне рассказывал, что тоже сидел в тюрьме, знает об избиениях полиции. Он был карманником и взломщиком и сейчас временами подрабатывает этим, когда подкупит старшину и возьмет пропуск в город.

Два дня меня не вызывали. Зовут на третий утром. Ведут в другой кабинет к инспектору. Мой следователь и агенты ходят на цыпочках. Вхожу в богато обставленный кабинет, везде ковры. За столом сидит инспектор с отвратительной рожей, перелистывает мой показания, напечатанные на машинке, исчерканные красным карандашом.

Обращается к следователю:

— Что же он нарассказывал здесь сказок. Мы это давно лучше его знаем, а остальное ложь.

Потом обращается ко мне:

— Ты разбойник, сказки твои я читать не хочу. А где ваше ГПУ, которое тебя послало? А где целая банда таких шпионов, как ты? Где инструкции, которые тебе дали большевики? Все твои показания — ложь. Они еще хотели затянуть в свою банду честного человека.

Он хватает в руки бумаги и мнет их.

— Это все не годится. Допросить его хорошенько. Иди, подлец, да скажи правду, а не сказки.

Меня отводят в камеру. Вечером опять вызывают в кабинет следователя. Следователь обращается ко мне: