Мария Александрова - Око за око

— Какие же вы, Салтыковы, памятливые, — злорадно рассмеялся Ярослав. — Ну так и я ничего не забыл…

Вытаращенными от страха глазами смотрел Салтыков на Евсеева, понимая, что вот наконец и на него нашлась управа, что и ему придется сейчас за все заплатить сполна, и это выражение так и застыло на лице Глеба, когда, пронзенный Ярославовым клинком, он повалился рядом с еще неостывшим телом своего сына…

Даже Дмитрию, прекрасно знавшему причину поступков Евсеева, стало жутко, и никто из огромной толпы, собравшейся в этот день по поводу новоселья, не стал останавливать Ярослава, лишившего жизни сразу двоих человек. Свершив свое кровавое дело, Евсеев лихо вскочил на Сергеева коня, и не успела ошарашенная толпа прийти в себя, как и след Ярослава уже простыл.

А Евсеев, раз уж начал это дело, решил довести его до конца. Опередив Димку, который, как казалось Ярославу, наверняка сейчас давал разъяснения по поводу всего происшедшего, Ярыш в подаренном Ефимову тереме быстро смыл с себя чужую кровь, переоделся и, захватив давно уже приготовленный и лежащий под кроватью сверток, отправился подальше от того места, где было известно о деянии его рук.

Избрав для своего пути совсем другие улицы, Ярослав, не вызывая ни у кого никаких подозрений, спокойно объехал место своего преступления и, выехав за пределы Углича, направился в близлежащий лес. Отъехав ровно настолько, чтобы его нельзя было найти слишком быстро, Евсеев спешился и здесь, под сенью деревьев, надежно укрытый от чужих глаз, решил дождаться ночи, во мраке которой он собирался совершить свое последнее страшное дело.

Почти полдня просидел Ярослав прямо на траве, оперевшись спиной о ствол дерева, прокручивая в голове все с ним произошедшее, и успокоился лишь тогда, когда день стал подходить к концу. Наконец переживания этого дня дали о себе знать, к тому же проявилось то, что Ярослав выпил, и незаметно для самого себя он заснул.

Однако темной ночью, когда весь Углич был в глубоком сне, Ярослав проснулся. Евсеев сразу же пришел в себя, ни на минуту не задумываясь, что же он здесь делает и что еще собирался предпринять. Размяв затекшие в неудобной позе ноги, Ярослав умылся в поблизости текшем ручье, взял уже давно собранный сверток и пешком отправился обратно в город.

Июньская ночь была ветреной, темной и непривычно жаркой для Углича, словно нарочно предназначенной для страшного замысла Ярослава. Тревожно шумела листва, качались макушки деревьев, и на безлунном небе звезды казались ярче и крупнее, чем обычно, хотя светлее от этого не было.

Ярослав шел так тихо, что ни одна живая душа в Угличе не могла предположить, будто кто-то может бродить в столь поздний час. Дойдя до старой усадьбы Салтыковых, которая находилась по соседству с новым домом Сергея, Глебова сына, и с жильем Авдеевых, родителей когда-то милой сердцу Елены, Евсеев наконец остановился.

По всей видимости, там спали так крепко, что даже если бы Ярослав стал шуметь, никто бы не проснулся и не обратил внимание на звуки. Однако, боясь поднять на ноги всех собак, Ярослав все-таки решил забраться в усадьбу с той стороны, где их не должно было быть.

Благополучно перебравшись за забор, Евсеев оказался позади конюшни, и в это мгновение ему вспомнилось, как когда-то, незадолго перед тем, как покинуть Углич, тоже тайком, он пробирался позади конюшни в терем Ефимовых. От этого совпадения ему почему-то стало легко, и Ярослав понял, что, как и в прошлый раз, удача ему улыбнется, и он доведет задуманное до конца.

Появление во дворе чужака почему-то не было обнаружено, и ничто не мешало Евсееву без помех добраться к сеновалу, развернуть тот самый сверток и вынуть огниво…

Ветреная ночь сделала свое дело, и не успел Евсеев оглянуться, как пылали уже все дворовые постройки. Собаки, испугавшись огня и жалобно завывая, сбились в той части двора, куда огонь еще не дошел, и ничто не помешало Ярославу, прихватив неширокое, но длинное бревно, пробраться к главному входу в дом.

Немного помучившись, Ярослав все-таки добился желаемого: уперев один конец бревна в землю, а другой — в дверь, он сделал так, что никто уже не мог выйти из дома. Вскоре огонь перекинулся на жилую часть усадьбы, потом изнутри послышалась какая-то возня и тут же в дверь стали дубасить и напирать со всей силы. Однако она упорно не хотела поддаваться, и, видя, что все старания находившихся внутри напрасны, Евсеев с чувством наконец исполненного, хотя и неприятного, но необходимого дела покинул двор Салтыковых.