Иван Любенко - Маскарад со смертью

История любви этого человека была трагичной и на всю жизнь изменила его самого, безжалостно выпотрошив из него доброту и сострадание к тем, кто не входил в круг его близких.

Десять лет назад тогда еще молодой полицейский служил помощником участкового пристава, перебивался с хлеба на воду и снимал комнатку в сыром подвальном помещении с окном под потолком. А через стенку располагалась харчевня самого низкого пошиба, куда наведывалась вся голытьба. Соседство, прямо скажем, не из приятных, но был в этом и свой положительный момент. Антону по-соседски за копейки всегда наливали тарелку наваристого супа и подавали кашу со шкварками. Заметил как-то он, что подходит к дверям трактира статная молодая особа необыкновенной красоты и, боясь войти внутрь, преданно ждет у дверей, пока ее супружник – старый бородатый мужик, занимавшийся частным извозом, до краев не наполнит ненасытную утробу вином и соизволит пойти домой. И тогда, поддерживая мужа за руку и краснея от пошлых выкриков его пьяных собутыльников, она покорно тащила благоверного вниз по Ясеновской улице. От этой печальной картины в груди у Каширина что-то перевернулось, и однажды, не выдержав, он подошел к женщине и предложил помощь…

Вдвоем, подшучивая над пьянчугой, они быстро донесли непослушное тело до хаты и положили на кровать. Наталья, как звали незнакомку, угостила Антона чаем и поведала историю непростой жизни. В девяносто пятом году отец выдал ее замуж за мещанина – Матвея Поликарповича Барыкина, подрядчика по доставке камня с карьеров на городские стройки. Но в прошлом году все изменилось, и городская управа стала устраивать торги по распределению подрядов. Барыкину не повезло, и он остался без заказов. Лошадей с подводами пришлось продать. На вырученные деньги он купил новый экипаж с рессорами, на дутых резиновых шинах и стал извозчиком. Но вино его сгубило. И если раньше он пил только после работы, то теперь запои могли продолжаться несколько дней кряду, и в это время Матвей беспричинно избивал жену, ревнуя к первому встречному. В том, что у них не было детей, он винил только ее, хвастаясь несметным количеством незаконнорожденных отпрысков на стороне. Одним словом, не жизнь, а маята.

Наталья умолкла. Взгляд больших и красивых очей потупился и укатился внутрь, лицо померкло – так водяная лилия закрывает вощеные лепестки, теряя над собой солнце. Женщина разрыдалась, а он не знал, какими словами ее успокоить, и, тихо извинившись, отправился домой, оставив безутешную даму горевать одну. Уже тогда внутри него поселилась и свила гнездо маленькая и подлая мыслишка, которая, как он ни старался ее отогнать, точно серая гадюка, все равно приползала обратно.

…Ту ночь он никогда не забудет. Закончив заполнять в участке бумаги, коллежский регистратор возвращался по темным и кривым городским улочкам, как вдруг рядом с колодцем заметил слабое шевеление. Он остановился. Огонь вспыхнувшей спички высветил знакомое лицо. Барыкин, как старый боров, умиленно хрюкал во сне, а рядом, отсвечивая полированной поверхностью, лежал тяжелый круглый булыжник, которым обычно придавливают деревянные кружки в кадках с капустой или солеными огурцами…. Крика не было. Тишину нарушил едва уловимый глухой хруст, будто кто-то раздавил яичную скорлупу или наступил на сухую ветку в осеннем лесу.

На следующий день Наталья схоронила мужа, а еще через два месяца они обвенчались, и он перебрался к ней, в тот самый дом, куда еще совсем недавно помогал затаскивать пьяного извозчика. Но жить там Каширин не смог. В ночных кошмарах к нему часто приходил усопший Матвей Поликарпович. Покойник улыбался мертвенно-синими губами и манил к себе заскорузлым пальцем с желтым от никотина ногтем. Он дотрагивался костлявой рукой до своей головы, и от легкого прикосновения она начинала распадаться на части, как перезревший арбуз. Извозчик продолжал хохотать, а вместо черепа у него вырастал тот самый булыжник…

Они продали дом и скоро отстроили новый – большой и светлый, в стенах которого, как овощи на грядке, стали появляться один за другим: Гриша, Алевтина и Дашенька.

Солнце поднималось, и небосклон начинал медленно светлеть. Ночь уходила в небытие, ощупывая напоследок дома и деревья. Из туманного марева возник, мерцая золотом, купол колокольни Казанского кафедрального собора, а на самой вершине могучего креста сидела голубка – редкая и счастливая примета.

«Добрый знак», – подумал Антон Филаретович, затушил папиросу и вернулся в кровать, прильнув к теплому и нежному телу любимой жены. Глаза наконец сомкнулись, и он заснул глубоким и сладким сном, каким обыкновенно спят младенцы или святые в собственной немощи праведники-старцы.