Иван Любенко - Маскарад со смертью

– Вы не смеете обвинять меня в совершении столь тяжких преступлений и позорить мое честное имя! Я сейчас же пожалуюсь губернатору! – дрожащим от негодования голосом прокричал почтмейстер и вскочил со стула. Было заметно, как его лицо померкло и приняло серый, почти земляной оттенок.

– Эх ты, есена вошь, куда хватил! Каторжанин губернатору жаловаться вознамерился! Видали мы таких кляузников… Было у меня намедни два смутьяна, взбаламутили аж четыре камеры. Еле образумил грешников. Научены уже. А я их старшими назначил по санитарному делу, вот они за порядком и глядят – параши за остальными арестантами выносят. Сидят себе тихо, помалкивают да клопов кормят… Правда, под нарами… Придется и тебя, господин-боярин-милостивый-ты-мой-государь, сегодня ночью уму-разуму поучить. Да что тебе мои уроки-то? Так, детская забава… А вот когда погонят тебя солдаты по Владимирскому тракту в Сибирь, то наши казематы раем земным покажутся! Ты уж мне поверь! Твоя сытая и спокойная жизнь с этой минуты навсегда закончилась и осталась в прошлом, а будущее – не приведи господь пожелать кому! Да только сам ты и виноват, что Бога прогневил, – монотонно издевался над почтмейстером Каширин, пуская ему в лицо папиросный дым.

Расстегаев смотрел на полицейского стеклянными, не моргающими глазами, как вдруг пошатнулся и, придерживаясь рукой за стену, тяжело опустился на стул. Он обхватил голову руками и задрожал всем телом, а потом, потеряв всякое достоинство, зашелся в глухих и беззвучных рыданиях.

Ардашев раскрыл окно. Сквозь открытое пространство в помещение ворвался свежий ветер и, безжалостно растрепав прозрачные шторы, колыхнул тяжелые портьеры. Покружив по стенам, он сбросил со стола несколько бумаг, толкнул дверцу шкафа и умчался обратно, наполнив комнату запахом дождя, мокрой листвы и промозглой осенней сыростью.

15-й драгунский Переяславский императора Александра III полк был расквартирован в Ставрополе уже несколько лет. В начале осени, когда спадала нестерпимая августовская жара, весь личный состав отправлялся на маневры. В расположении самой части оставалось всего два-три дежурных офицера, немногочисленная обслуга и караульный взвод.

В сторожевой будке у ворот дежурил часовой. Завидев подъезжающий фаэтон, служивый приосанился, одернул гимнастерку и поправил висевшую сзади винтовку. С подножки экипажа легко спрыгнул молодой офицер с погонами ротмистра, с шашкой и серебряным аксельбантом на правом плече – отличительным знаком корпуса жандармов. Вот этот самый аксельбант и сбил солдата с толку, потому как в строевых воинских частях их носили только адъютанты, а таковых в пятнадцатом полку отродясь не было. Часовой вытянулся, собираясь докладывать, но офицер его опередил:

– А проведи-ка меня, голубчик, к отцам командирам.

– Разрешите доложить, ваше благородие?

– Слушаю.

– Все командование отбыло в лагеря. В полку токмо дежурный.

– Вот и веди меня к нему.

– Разрешите доложить, ваше благородие?

– Да что ж такое!

– Сперва я обязан известить полковое начальство. Разрешите выполнять?

– Ступай.

Солдат удалился. Ротмистр едва успел достать пачку любимых папирос «Грация», как из ворот в сопровождении караульного показался офицер.

– Корнет Грановский. Чем могу служить?

– Жандармский ротмистр Фаворский. В недавнем прошлом служил в драгунском полку. Имею срочное дело государственной важности.

– Насколько я знаю, вам уже доложили, что все старшие офицеры на учениях, но если я могу чем-то помочь, тогда пройдемте в штаб.

Вытянутые в линию военные склады, конюшни, казармы для рядового состава, баня, столовая, здание гауптвахты, плац для строевого смотра и конного построения, размеченный краской на квадраты и прямоугольники, площадка для выездки, гимнастический городок, дорожки, посыпанные свежим песком… Все имело правильный, ухоженный и по-военному аскетичный вид. Несмотря на кажущуюся простоту и незатейливость строений, они отличались добротностью и полностью оправдывали свое предназначение, и все же их казенно-белые стены с идеально ровными линиями наводили некоторое уныние и тоску. Одноэтажное здание с черепичной крышей и выкрашенными в голубой цвет оконными рамами, стоявшее неподалеку, оказалось штабом полка. Офицеры прошли в чистую, светлую комнату с небольшим добротным столом посередине, несколькими армейскими табуретами, книжным шкафом с папками, многие из которых были еще и перетянуты бечевкой. В углу стоял сбитый из досок топчан. Дежурный жестом предложил гостю сесть.