— Господа! — крикнул он. — Я иду на смерть! На смерть! Я жажду ее! Но пусть никто ко мне не приближается, а не то я вмиг уложу любого, если только это не будет вон тот господин, — добавил он, указывая на палача. — Это уже наше с ним дело, и мы знаем, как к нему приступить.
Согласие было нетрудно получить, ибо все присутствующие страдали от этой затянувшейся страшной трагедии, всякому хотелось, чтобы она поскорее пришла к концу. Увидев, что его условия приняты, Ивер взял в зубы один из пистолетов, выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в свою грудь по самую рукоятку. Он остался стоять и, казалось, был сам этим удивлен. Солдаты хотели было ринуться на него.
— Потише, господа! — крикнул он, снова схватив пистолеты и направляя их на жандармов. (Между тем кровь хлестала потоками из раны, где торчал кинжал.) — Вы знаете мои условия: или я умру один, или со мной умрут еще двое. Вперед!
Его никто не остановил. Он направился прямо к гильотине, поворачивая нож у себя в груди.
— Честное слово, — воскликнул он, — я живуч как кошка! Никак не могу умереть. Выходите уж сами из положения!
Эти слова были обращены к палачам.
Через минуту упала его голова. Благодаря чистой случайности или в силу поразительной живучести юноши она подпрыгнула, откатилась далеко от гильотины, и вам еще сейчас расскажут в Бурке, что голова Ивера что-то произнесла».
Не успел я прочитать этот отрывок, как у меня уже созрело решение бросить «Рене из Аргонна» и заняться «Соратниками Иегу».
На следующее утро я спускался по лестнице с саквояжем в руке.
— Ты уезжаешь? — спросил Александр.
— Да.
— Куда же?
— В Буркан-Брес.
— Зачем?
— Познакомиться с местностью и выслушать воспоминания свидетелей казни Лепретра, Амье, Гюйона и Ивера.
* * *
Два пути ведут в Бурк если, разумеется, вы направляетесь туда из Парижа: можно сойти с поезда в Маконе и сесть в дилижанс, который отвезет вас в Бурк, или проехать по железной дороге до Лиона и пересесть на поезд, циркулирующий между Бурком и Лионом.
Я колебался, не зная, что предпочесть, но спутник по вагону вывел меня из затруднения. Он направлялся в Бурк, где, по его словам, у него имелись дела; он ехал через Лион, значит, дорога через Лион была самой лучшей. Я решил ехать тем же путем, что и он.
Я переночевал в Лионе и на другой день в десять часов утра был уже в Бурке.
Там меня нагнал номер газеты, издававшейся во второй столице королевства. Я прочитал кисло-сладкую статью, посвященную мне. Лион никак не может мне простить: видите ли, еще в 1833 году, двадцать четыре года назад, я сказал, что он нелитературный город.
Увы! Я и сейчас, в 1857 году, придерживаюсь мнения, какое составил о нем в 1833 году. Я не так-то легко изменяю свои убеждения.
Есть во Франции и другой город, который имеет на меня зуб почти так же, как Лион: это Руан. Он освистал все мои пьесы, в том числе и «Графа Германа».
Как-то раз один неаполитанец хвастался передо мной, что он освистал Россини и знаменитую Малибран, «Цирюльника» и Дездемону.
— Это похоже на правду, — отвечал ему я, — потому что Россини и Малибран, в свою очередь, хвалятся тем, что они были освистаны неаполитанцами.
Итак, я хвастаюсь тем, что меня освистали руанцы.
Но вот однажды, когда мне подвернулся чистокровный руанец, я решил допытаться, почему меня освистывают в Руане. Что поделаешь! Я люблю доискиваться до правды даже в мелочах.
Руанец мне отвечал:
— Мы вас освистываем, потому что злы на вас.
Ну что ж, это неплохо! Ведь Руан обижался на Жанну д'Арк! Но, конечно, на сей раз их досада была вызвана другой причиной.
Я спросил руанца, почему он и его земляки так злобствуют на меня; я никогда не говорил ничего дурного об их яблочном сахаре; выказывал почтение г-ну Барбе все время, пока он был мэром; будучи направлен Обществом литераторов на открытие памятника великому Корнелю, я единственный из всех выступающих догадался отвесить поклон перед тем как произнести свою речь.
Казалось бы, здраво рассуждая, я не давал руанцам ни малейшего повода к ненависти.
Итак, выслушав гордый ответ: «Мы вас освистываем, потому что злы на вас» — я смиренно задал вопрос:
— Боже мой, за что же вы на меня злитесь?
— Вы сами знаете, — отозвался руанец.
— Я? — вырвалось у меня.
— Да, вы.
— Ну все равно, отвечайте мне, как если бы я ничего не знал.
— Вы помните обед, который вам дал город в связи с открытием памятника Корнелю?
— Как не помнить! Что же, Руан злится на меня за то, что я в свою очередь не дал ему обеда?
Читать дальше