— Конечно, братья, — рассмеялся дядя. — Только вот есть старшие и младшие.
— Пустяки, подожди года два-три, и, это я тебе обещаю, больше не будет ни младших, ни старших, а останутся дети одной матери. Франция и все ее дети получат равные права перед людьми, так же как сейчас они равны перед Богом.
— Хорошо, но разве этому обучают в драгунском полку королевы, господин Жан Батист?
— И в драгунском полку королевы, и в других полках, дружище! Да, слава Богу, мы далеко ушли с тех пор, как встречались с тобой. Об этом тебе неизвестно, ты ведь живешь среди кабанов и волков.
Мой дядя достал из стенного шкафа бутылку и три стакана; два он наполнил вином до краев, а третий наполовину. Третий, само собой разумеется, предназначался для меня. Друэ поднял стакан и воскликнул:
— За нацию!
— Это еще что за слово? — со смехом спросил мой дядя.
— Новое слово, и, надеюсь, оно скоро завоюет право гражданства. Ну, а кем мы сделаем этого юного гражданина? — прибавил Друэ.
— Моим преемником, полагаю, — ответил дядя. Друэ отрицательно покачал головой.
— Дружище Дешарм, поверьте мне, я не хочу быть вам неприятен, но вы все-таки человек прошлого, — сказал он. — Однако в наше время лучше иметь хорошую профессию, что честно кормит человека, чем жалкую ливрею, отдающую вас во власть первого попавшегося псаря. По-моему, Рене был столяром?
— Я им и остался, господин Жан Батист; правда, столярничаю я ради собственного удовольствия.
— Посмотрите, — предложил мой дядя, гордясь, что может показать работу, вышедшую из-под моего рубанка, — этот шкаф он сделал сам.
Друэ подошел ближе и осмотрел шкаф с большим вниманием, чем тот этого заслуживал.
— Ну что ж, вещь сделана совсем неплохо, — заметил он. — Продолжай, мой милый, и поверь моим словам: лучше быть столяром, трудиться для общества и, следовательно, ни от кого не зависеть, чем лесным смотрителем, кто зависит от принца и кого могут прогнать из-за убежавшего кабана или ушедшего от загонщиков волка.
— У меня еще есть ружье, господин Жан Батист, — похвастался я, — это подарок его светлости герцога Энгиенского.
И я показал свое ружье с той же гордостью, с какой дядя демонстрировал мой шкаф. Друэ внимательно рассмотрел ружье и раза три щелкнул затвором.
— Прекрасное оружие, — сказал Друэ, а он был знаток, — и с гербом его величества (на спусковой скобе, действительно, были выгравированы три королевские лилии мануфактуры Версаля). — Но рубанок тоже прекрасный инструмент и достойное оружие, мой мальчик, и если ты мне веришь, то ни секунду не будешь колебаться в выборе между рубанком, завещанным тебе отцом, и ружьем, подаренным герцогом. Рубанок — это средство к существованию, вложенное философом из Женевы в руки его воспитанника, и с того дня, как вышел в свет «Эмиль», рубанок уже облагорожен.
— А что такое «Эмиль», господин Жан Батист? — спросил я.
— Книга одного из трех евангелистов, проповедующих новую религию. Они носят имена Руссо, Вольтер, Монтескье и учат нас, что все люди — граждане, а все граждане — братья. Береги твое ружье, Рене, для защиты родины, но не забрасывай рубанок, он поможет тебе отстаивать собственное достоинство; став столяром, ты будешь независим и не будешь прислуживать никому, даже герцогу. С первым же форейтором я пришлю тебе «Эмиля».
Потом, повернувшись к дяде, он сказал:
— До свидания, папаша Дешарм. Скоро заедем проверить, по-прежнему ли у ваших кроликов белая шерсть под хвостом и пенится ли шампанское так, как в былые дни, если пить его во здравие нации.
И, пожав руку своему старому другу, Жан Батист сел на лошадь; поскольку я подошел к ней, чтобы поддержать стремя (я видел, как мой дядя помогал так знатным сеньорам), он ласково отстранил меня и уже с седла, положив мне на голову руку, провозгласил:
— Рене Бессон, во имя будущей свободы, которая неизбежно восторжествует во Франции, нарекаю тебя гражданином.
И, пустив лошадь галопом, он скрылся за выступом леса.
На следующий день, как накануне и обещал г-н Жан Батист Друэ, форейтор передал мне книгу, на первой странице которой было написано: «Гражданину Рене Бессону, столяру».
Этой книгой был «Эмиль».
Понятно, что я, несколько минут повертев в руках книгу, переданную мне форейтором, и прочитав название «Эмиль, или О воспитании», сразу же отыскал главу, имевшую прямое отношение к моему положению.
Случаю было угодно, чтобы я раскрыл том на странице 145 книги III и наткнулся на следующую фразу: «Я решительно хочу, чтобы Эмиль обучался ремеслу».
Читать дальше