Валерий Евтушенко: Юность атамана

Наблюдая за бесчинствами, творимыми его подчиненными, Лащ оставался совершенно спокоен. За свою жизнь он не одну сотню раз участвовал в подобных набегах на поместья соседей, поэтому все происходящее его мало трогало, и сострадания ни к кому он не испытывал. Однако, и оставаться здесь, в охваченной огнем Лисянке, он смысла тоже не видел, поэтому дал приказ двигаться вперед, рассчитывая остановиться на ночлег верстах в десяти отсюда. Всех своих людей он собрать не сумел, да и не видел в этом необходимости — никуда не денутся, присоединятся к основным силам позже.

Вскоре несколько поредевший отряд коронного стражника, пополнив запасы продовольствия, углубился в лес, двигаясь в направлении Киева, но примерно сотня его волонтеров продолжала оставаться в Лисянке: кто в поисках еще где-то прятавшихся женщин, кто продолжал заниматься грабежом, обшаривая пустые хаты, а, кто уже просто мертвецки пьяный спал где-нибудь в тенечке под развесистой вишней. О том, чтобы после ухода коронного стражника организовать хоть какое-то боевое охранение, никто из тех, кто оставался в Лисянке, даже и не подумал. За свою беспечность поляки уже спустя час были жестоко наказаны, когда ворвавшиеся в Лисянку казаки Серко, пылая праведной местью за творимые ими бесчинства, стали их отлавливать и беспощадно вырезать. Лишь несколько поляков Верныдуб оставил в живых, приведя их на допрос к сотнику.

Иван отдал распоряжение пытать пленных раскаленным железом и уже спустя десять минут получил все необходимые ему сведения о том, кто напал на Лисянку, о численности отряда Лаща и задании, которое ему было поручено Конецпольским. Успевшие спрятаться и уцелевшие жители Лисянки постепенно стали собираться на центральной площади. Слыша отовсюду плач, рыдания женщин и детей, Иван чувствовал, как безудержный гнев охватывает все его естество. Вид трупов и крови для него был не в диковинку, но прежде все это происходило в бою. Даже в Кафе, где пострадало мирное население, запорожцам и освобожденным ими пленникам было за что мстить своим угнетателям. Но здесь все было иначе. Жолнеры коронного стражника просто вырезали ни в чем не повинных женщин, детей и стариков, творили бесчинства и насилия не в отношении врагов, а над подданными Речи Посполитой, такими же, как и они сами.

Если раньше, слыша рассказы о творящемся повсюду панском произволе, Серко воспринимал их абстрактно, то теперь, видя потоки крови, тела мертвых детей и изнасилованных женщин, дымящиеся пожарища, слыша отовсюду плач и стенания, юная и не успевшая еще очерстветь душа его отвратилась от поляков.

Окинув пылающим гневом взглядом столпившихся вокруг казаков, он подняв вверх выхваченную из ножен саблю, громко крикнул:

— Месть ляхам! Месть без пощады!

— Месть! Месть ляхам! — отозвался нестройный хор голосов.

Сейчас, когда все помыслы казаков заключались в одном: отомстить ляхам за гибель и страдания невинных людей, Иван успокоился и стал предельно собранным. Выйдя из Лисянки, его отряд направился по следам хоругвей коронного стражника, которых на сырой земле было достаточно. Серко знал, что Лащ вскоре остановится на ночлег, поэтому, соблюдая осторожность, выслал впереди себя дозорных. Дорога, по которой они двигались, то петляла лесом, то выходила на открытое пространство, где местами зеленели распаханные и засеянные поля, виднелись беленькие хаты в окружении вишневых и яблоневых садов…

Солнце уже совсем скатилось к горизонту, когда высланные вперед дозорные возвратились, и доложили, что отряд коронного стражника остановился на ночлег примерно в полутора верстах отсюда.

— Их там сотни четыре будет, — докладывал сотнику вислоусый запорожец средних лет, — похоже, лагерь они оборудовать не станут, а просто расположатся на ночлег посреди степи. Там неподалеку еще небольшая речушка протекает.

— А, что с конями, — спросил Серко, — где они их держат?

— Коней расседлали, стреножили, они пасутся ближе к речке, неподалеку от лагеря. Там с ними коноводов с десяток, но охраны нет.

Посовещавшись с Верныдубом, сотник решил ночью скрытно подобраться к лагерю, напасть на спящих поляков и, в первую очередь, отбить коней.

— Сделаем так, — предложил он, — я нападу на лагерь, а ты со своими людьми, воспользовавшись возникшей суматохой и паникой, отобьешь лошадей. Пешком они далеко не уйдут, а кони нам самим пригодятся.

Его замысел облегчался тем, что, вопреки принятым у поляков правилам, Лащ, выбрав место для ночлега, приказал просто разбить походные палатки, но не стал обносить лагерь рвом и валом. Такой беспечностью коронного стражника грех было не воспользоваться.