Валерий Евтушенко - Легенда о гетмане. Том I

На душе у Богдана было легко и радостно.

— Совсем взрослыми становятся, — думал он, ласково поглядывая на дочерей, — не успеешь оглянуться и уже замуж пора. А Тимош, — он перевел взгляд на старшего сына, — и вовсе справным казаком растет. Даже взял привычку хмурить брови, чтобы казаться старше. Но в руках сила уже есть, видел я, как он с Ганжой утром рубился на саблях, заставил Ивана попотеть.

Хмельницкий с теплотой подумал о своем старинном приятеле и боевом соратнике Иване Ганже, с которым они не расставались уже лет двадцать. Иван, широкоплечий, кряжистый казак с густыми и черными, как смоль, волосами, родом происходил из молдаван. В далекой юности был он угнан татарами в Крым, продан в Кафе на невольничьем рынке какому — то персу и оказался в широко известном далеко за пределами Закавказья купеческом городе Гяндже. Впоследствии он бежал от своего хозяина, прошел пешком всю Грузию, добрался, наконец, до турецкого побережья, где, на свое счастье, встретился с запорожцами, совершавшими один из своих морских походов против турок. От них он и получил свое прозвище по названию города, где находился в рабстве. Позднее судьба свела его с Хмельницким и он осел в Субботове, постепенно став членом его большой семьи. Сейчас, после смерти жены, помощь Ганжи в домашних делах для Богдана была поистине неоценима. Тимофей души не чаял в Иване, для него он был пример для подражания во всем. Широкоскулое лицо Ганжи, обычно было угрюмым и мрачным, улыбался он редко. Как правило, широкая зловещая улыбка появлялась на нем лишь в моменты яростного сражения и ничего хорошего не сулила противнику. Вот и Тимош, стараясь, быть похожим на своего наставника, улыбался редко, напуская на себя сумрачный вид.

В это время Юрий, разыгравшийся с Андреем, убегая от брата, зацепился за камень, упал и громко заревел. Андрей помог ему встать и стал отряхивать мальчику одежду, но Юрий не переставал плакать. Богдан отвлекся от своих мыслей, поднялся со скамейки, подошел к сыну и поднял его на руки. Строго глядя в глаза Юрия, он произнес:

— Не реви, сынку, ты же казак, а казаку не пристало плакать.

Про себя же подумал с горечью: «Не видел ребенок материнской ласки, да и мне недосуг было им заниматься». Богдан прижал сына к груди и тот понемногу успокоился. После этого, пустячного, на первый взгляд, инцидента, приподнятое настроение Хмельницкого куда-то улетучилось. Юрий, рожденный уже больной женой, рос болезненным ребенком и периодически страдал приступами падучей. Богдан надеялся, что с возрастом болезнь пройдет, привозил к нему лекарей и знахарей, но приступы, хотя и реже, все равно повторялись. Характер у Юрия был капризным, он часто плакал, впадал в истерики. В отсутствие Хмельницкого за детьми приглядывала жена брата покойной Ганны Якова Сомко и маленький Юрий больше всех доставлял ей хлопот.

Внезапно чуткое ухо Богдана уловило далекий стук конских копыт. Кто-то, по-видимому, очень торопился, несясь по дороге стремительным карьером.

— Так и коня загнать не долго, — подумал Богдан. — Кто бы это мог быть?

Он оставил детей и направился во двор усадьбы, куда уже через открытые ворота влетел на взмыленном жеребце казак его сотни Степан Славковский, который выполнял у него на хуторе обязанности конюшего.

Спрыгнув с коня и ведя его на поводу, казак подошел к Богдану. Сняв шапку, он поклонился сотнику в пояс.

— Тебе, батько, пакет от Караимовича, — сказал Славковский, протянув ему запечатанный конверт.

Ильяш Караимович, которого Хмельницкий знал уже лет пятнадцать, являлся в то время старшим реестрового казацкого войска. Родословную свою он вел от хазар-караимов, которые исповедовали иудейскую веру и еще во времена князя Олега осели на берегах Днепра. Правда, ходили слухи, что на самом деле он из рода тех пятигорских черкес, которые в середине Х111 век основали ниже Киева городок Черкассы, ставший впоследствии столицей литовско-польской Украйны. По названию этого города запорожских казаков и вообще все население края позднее стали называть черкасами. Караимович пользовался авторитетом у польского правительства и после отмены гетманства у реестровых казаков в 1637 году был коронным гетманом Конецпольским назначен им в качестве старшего. Год спустя его сменил польский шляхтич Петр Комаровский, но в последние годы Караимович был восстановлен в прежней должности. Казацкая чернь недолюбливала его за откровенно пропольскую политику, но среди старшины и значных казаков Караимович пользовался авторитетом. Присягнув на верность Речи Посполитой, он никогда не изменял своей присяги, с неодобрением относился к казацким бунтам, считая, что путем подачи жалоб на панское своеволие можно добиться гораздо большего.